Нас называли ночными ведьмами

15 марта. Я „на той стороне“. Впервые вчера вступила на крымскую землю, а до сих пор я все лишь бомбила ее, а она отвечала мне лучами прожекторов и снарядами зениток. Вчера Женя Жигуленко высадила меня в Жуковке. Над проливом летели бреющим. Как крепко уцепились наши войска за этот клочок крымского побережья! Отсюда будем бить противника…

…Ходили смотреть, как идет перестрелка на передовой. Вот она какая стабильная линия фронта! Бьют наши батареи – немцы засекают и принимаются бить. Наши молчат и засекают их батареи. Наши начинают, они молчат. И так все время. Проносило низкую облачность, но показывалось солнышко, и ветер был чисто весенний. Как не хотелось думать о войне. Но линия фронта отсюда в 3 км, и в бинокль отчетливо виден совершенно разрушенный Аджи-Мушкай, а кругом хлопают разрывы и слышен шум летящих снарядов, в последний момент перед взрывом переходящий в свист. Майор Уваров принес мне букет подснежников. Как я обрадовалась этим скромным цветочкам – первым вестникам весны!

17 марта. Была в 40 м от немцев – на самой передовой… Передовая… Если не нагнуться в траншее, тут же свистят пули снайперов.

19 марта. Наши По-2 работали всю ночь, а с утра поднялся ветер, и за мной не могут прислать самолет… В эту ночь летчицы полка сделали рекордное число вылетов – сто семьдесят один!

27 марта. У нас в полку тяжелые дни. Завтра будем хоронить Володину и Бондареву. Разбитый в щепки самолет и их трупы один крестьянин обнаружил в плавнях у Черноерковской. Их выкопали и привезли сюда на санитарном самолете. В бытность мою штурманом полка это единственная блудежка, и та привела к катастрофе. Мне кажется, я недоучила Бондареву. Иначе, будучи штурманом звена, имея 200 вылетов, как могла она растеряться и потерять ориентировку в таком богатом ориентирами районе? Тягостное чувство.

29 марта. Вчера была похоронная погода: дожди целый день и ветер порывами до 25 м/с. Девушек похоронили под звуки оркестра и салют из 20 винтовок. Вечером писатель Борис Савельевич Ласкин читал нам свои произведения. А сейчас сижу в Старотитаровской – ну и грязная станица. Собрание штурманов полков. Я доклад уже сделала. Перерыв на обед с 16 до 18 часов».

9 апреля Жени Рудневой не стало…

* * *

В апреле 1944 года полк летал непрерывно, каждую ночь. Готовилось большое наступление наших войск в Крыму. У всех было бодрое, радостное настроение.

Полина Гельман вспоминает, как в солнечный апрельский день, накануне гибели Жени Рудневой, они ходили с ней по улице Пересыпи. Женя сказала: «Как хорошо все-таки жить – можно творить, думать, бороться, любить, читать. А что может быть лучше всего этого!»

Штурман Оля Яковлева писала мне: «В последний раз я говорила с Женей на старте в ночь ее гибели. Перед вылетом она вскочила на плоскость самолета, спросила, хорошо ли я знаю цель, проверила бортжурнал и, улыбнувшись своей задумчивой и немного грустноватой улыбкой, махнула рукой и побежала к самолету Панны Прокопьевой, с которой вылетала на свое последнее задание…»

В ночь на 9 апреля над Керчью ярко светила луна, а на высоте 500–600 метров небо закрывал тонкий слой облаков, освещенных луной. На фоне облаков отчетливо, как на экране, видно было, как по небу медленно ползет самолет. В эту ночь Женя Руднева совершала свой 645-й вылет с летчиком Панной Прокопьевой. Летчиком, в общем, она была опытным, но в полк прилетела недавно и боевых вылетов имела не больше десяти. Следуя своему правилу, Женя проверяла молодых…

Над целью их самолет был обстрелян из автоматических зенитных пушек «эрликон» и загорелся. Через несколько секунд внизу взорвались бомбы – штурман успел сбросить их на цель. Некоторое время горящий самолет продолжал лететь на запад, потом повернул на восток, и тут экипажи других машин увидели, как из первой кабины стали вылетать ракеты.

Сначала медленно, спиралью, а потом все быстрее самолет начал падать на землю, казалось, что летчик пытается сбить пламя.

Потом из самолета фейерверком стали разлетаться ракеты: красные, белые, зеленые. Это уже горели кабины… а может быть, Женя прощалась с нами. Самолет упал за линией фронта. Видно было, как он ярко вспыхнул последний раз и стал угасать…

Я дежурила в эту ночь, прилетавшие экипажи докладывали, что видели горящий падающий самолет. По расчету времени мне стало ясно, что это были Прокопьева с Рудневой… До утра вооруженцы писали на бомбах «За Женю»…

Когда через два дня началось наступление, мы перелетели в Крым. Я с командиром эскадрильи Ольгой Санфировой летала к месту гибели Панны и Жени: мы хотели найти хотя бы обломки самолета, а может быть, увидеть и их тела…

Сколько видела я после этого линий фронта и разрушенных городов, но никогда не встречала такой израненной земли, как в Керчи и ее окрестностях. Огромное пространство было изрыто воронками от бомб и снарядов. Всюду лежали поломанные и сожженные машины, остатки сбитых тяжелых самолетов. В городе торчали темные печные трубы в окаймлении фундаментов. Целых домов не было вообще…