Нас называли ночными ведьмами

Бершанская вызывает летчиков, дает задание вылететь в город Кропоткин, получить там все необходимое для боевой работы. По колено в грязи, буквально на руках девушки вытаскивают самолеты на узенькую, чуть просохшую полоску аэродрома. Вылетаем. До Кропоткина – двести километров. Летим низко, бреющим. Мне пришлось сделать днем три рейса. Тысячу двести километров летела на перегруженном самолете и очень устала. А вечером легкий морозец сковал землю, и мы летали на задание.

…Ровно, монотонно гудел мотор. Потом звук стал отдаляться, и я почувствовала, что куда-то проваливаюсь… Совершенно невозможно было противиться сну, глаза просто слипались.

– Лора, ты сегодня измоталась, давай я поведу. А ты отдохни.

Я покорно передала управление Вере Белик и тут же заснула. Мне показалось, вздремнула на несколько минут. Вдруг слышу:

– Ну проснись же, наконец, Лорка! Проснись!

Очнувшись, я схватилась за управление. Вдруг из-под левого крыла на меня уставился яркий луч. „Фара! Атакует истребитель!“ – решила я. Рванула самолет вправо. „Фара“ слепила меня уже из-под правого крыла.

И я стала маневрировать, бросая самолет в разные стороны…

– Скорость! Скорость, Лорка! – яростно кричала в трубку Вера.

Наконец я опомнилась. Скорость огромная, в ушах свист, самолет весь дрожит… Высота на приборе – пятьсот метров! Значит, мы падаем уже около тысячи метров!.. Только на высоте двести метров мне удалось выйти в горизонтальный полет. И вдруг у меня задрожали руки и ноги, зубы стали выстукивать противную дробь. И тут я услышала голос Веры:

– Лорочка, как ты себя чувствуешь?

Услышав ее, я сразу успокоилась.

Этот случай послужил мне наукой: больше я никогда не спала в полете».

* * *

Вспоминает вооруженец Зина Вишнева:

«…Ранняя кубанская весна. Станицы Челбасская, Новоджерелиевская… Дороги раскисли, и подвоз горючего, боеприпасов, продовольствия был крайне затруднен. Экипажи днем летали за бомбами и бензином, а ночью – на боевые задания.

Трудно приходилось авиамеханикам и вооруженцам. Самолеты стояли на размокшем поле, колеса утопали в жирной земле, и девушкам приходилось то и дело вытаскивать машины на руках. А каких сил стоила подвеска бомб, когда их то засасывала грязь, то они обледеневали в морозные ночи! В мороз руки наши примерзали к металлу…

Тяжело нам было поднимать стокилограммовые бомбы. Даже вчетвером тяжело было. Но мы этот вопрос решили быстро. Бомбы прибывали в особой таре, в ней мы и подтаскивали их к самолету. А потом каждая в темноте выполняла свою операцию, на ощупь, и вот уже слышно: „Готово!“ У нас не было ни одного случая, чтобы бомба не взорвалась по нашей вине или упала бы сама по себе…

Это была ночь-„максимум“ в декабре 1944 года. Вооруженцы работали как никогда. Несмотря на мороз, сбросили шинели, работали в куртках, усталости не чувствовали. „Сотки“ казались в 30 килограммов, незаметно для себя поднимали их быстро, все делали молча, от самолета к самолету не ходили, а бежали, освобождающаяся тройка спешила на помощь другим, и самолеты снаряжались менее чем за одну минуту. В подвеске и снаряжении бомб не было обнаружено ни одного недостатка, все делалось точно и аккуратно. Каждая девушка в эту ночь подвесила не меньше чем по три тонны бомб…»

* * *

Рассказывает Герой Советского Союза Нина Ульяненко:

«Осенью 1942 года меня зачислили штурманом в экипаж к Дусе Носаль. Летать с ней было удовольствием. Многому можно было научиться у нее. Обычно до цели Дуся сама пилотировала самолет, а после бомбометания передавала управление мне. Так мы меньше уставали, а я приобретала опыт вождения. Моей мечтой было стать летчиком. Дуся знала об этом и всячески помогала мне.

Запомнился полет на разведку погоды. Мы бомбили тогда немцев в районе Краснодара. За несколько минут до цели попали в сплошной снегопад. Дуся ведет самолет по приборам. По времени мы уже над целью, но ничего не видно – куда бросать бомбы? Решили возвращаться домой с бомбами. Помогаю летчику в слепом полете. Зорко смотрю, не появится ли где огонек или звездочка. Слежу за приборами. Внезапно стрелка прибора скорости начинает показывать: девяносто, семьдесят, шестьдесят километров в час…

– Дуся, скорость падает!

Высовываю руку за борт и чувствую – тонкий, едва заметный след льда покрывает фюзеляж, плоскости. Вот почему такая малая скорость на приборе – он отказал. Теперь Дуся ведет машину только по компасу и указателю разворотов. Вести самолет в облаках, не зная его скорости, – искусство высшего класса.

Самолет отяжелел от намерзшего льда, плохо слушался рулей управления. Высота быстро уменьшалась… Сбросить бомбы, облегчить самолет? Но мы уже над своей территорией. А слой изморози все толще. Опасность грохнуться на землю велика. Пятнадцать минут показались нам вечностью. Только умение и мастерство Дуси помогли нам выбраться из этого почти безвыходного положения.

Доложив метеообстановку, идем ужинать. И только тут замечаем, что зуб на зуб не попадает от нервного напряжения…»