Нас называли ночными ведьмами

Все возвращались в свое время, не было только одного самолета. И тогда стало ясно: сгорели летчик Панна Прокопьева и штурман полка Женя Руднева. Прокопьева делала свои первые боевые вылеты. А Женя считала своим долгом «вывозить» молодых, еще «не обстрелянных». С Женей, штурманом полка, на боевом счету которой было 645 вылетов, они чувствовали себя уверенней…

* * *

Рассказывает Калерия Рыльская:

«Вспоминается один из первых моих боевых вылетов. Апрельский вечер. На аэродроме все готово к работе. С последними лучами солнца весь полк, рассчитывая встретить темноту у переднего края, самолет за самолетом, с интервалом в три-пять минут, поднимается в воздух.

Внизу шумят воды двух морей, а по небу плывут тучки, которые мы то и дело обгоняем. Моего штурмана Надю Студилину беспокоит погода над целью, в районе Керчи. Как и предполагала Надя, цель оказалась закрытой рваными клочьями облаков. Они мешают нам прицеливаться, но в то же время не дают вражеским зенитчикам обстреливать нас. Подождав „окна“, мы сбрасываем свой груз и сразу же разворачиваемся к морю, чтобы зря не болтаться над целью. В этот момент Надя увидела на земле пожар. Не думая ничего худого, мы погадали, кто и что поджег, и взяли курс на родной аэродром.

Хорошо лететь к своему дому, где тебя любят и ждут! Там, на горушке, неподалеку от аэродрома, пристроена неоновая мигалочка, чтобы ты не заблудилась в плохую погоду. Там томится твой техник, тебя ожидаючи, командир посматривает на часы, прикидывая, сколько тебе осталось до посадки.

Садимся. В конце пробега вдруг слышим:

– Кто прилетел?

– Рыльская! – враз кричим мы со штурманом, почуяв неладное.

В эту памятную ночь мы потеряли летчика Панну Прокопьеву и штурмана полка Женю Рудневу. Тот пожар, который мы наблюдали в районе цели, был их пылающий самолет. Прокопьева – иркутянка, моя землячка. Как и я, она делала свои первые боевые вылеты. Серьезный и спокойный пилот. Ей не хватало только боевого опыта…»

* * *

…Вспомнилось отступление. Ненастный, дождливый день. Мы собрались в каком-то сарае и ждали, когда кончится дождь, чтобы идти на полеты. Женя Руднева сидела прямо на соломе, поджав под себя ноги, прислонившись к стенке сарая и слегка откинув голову.

– Когда Тристану сказали, что приплыл корабль с черными парусами, он тяжело вздохнул, в последний раз прошептал имя Изольды и умер…

У Жени был нежный и певучий голос. Она могла говорить часами негромко, неторопливо, иногда умолкая, чтобы мы могли прочувствовать то, о чем она говорила.

Шумел дождь, стучал о доски сарая. Протекала дырявая крыша. Веселые струйки воды, танцуя, падали вниз и исчезали в соломе. Тесно прижавшись друг к другу, мы сидели, полулежали на сырой соломе, в промокших комбинезонах, не замечая дождя и холода, забыв о войне и отступлении. Перед нами поблескивало море, и вдали на волнах качался корабль…

– Женя, расскажи о Нарциссе.

– Нет, лучше сказку…

Женя знала множество сказок, мифов. Но с особенным удовольствием говорила она о звездах, о таинственной Вселенной, у которой нет ни начала, ни конца. Иногда в полете в свободную минуту она неожиданно обращалась к летчику:

– Посмотри, видишь – справа яркая звезда? Это Бетельгейзе…

И рассказывала об этой звезде, вспоминая древний миф об Орионе.

Женя не сомневалась в том, что после войны снова вернется в университет, чтобы заниматься астрономией, любимой наукой, которой решила посвятить свою жизнь. Войну она считала временным перерывом…

* * *

…Стук в дверь. Вбегает дежурный:

– Тревога! Подъем! Штормовой ветер – все на аэродром!

– Вставайте, вставайте, девочки, по тревоге вызывают… – будит нас Ларионовна, наша хозяйка.

Мы вскакиваем, зажигаем свечки, коптилки. Суматоха. Кто-то хватает чужой комбинезон, путает сапоги. Раздается чей-то истошный крик: из рукава комбинезона выпрыгнул мышонок. Ларионовна подсмеивается:

– Вера, Вера, да ты же брюки надела задом наперед!

– А, Ларионовна, какая разница?..

…Наша эскадрилья занимала крайний домик в поселке. Хозяйка с готовностью освободила для нас все три комнатки, перейдя с семьей в тесный чулан. Жила она вместе с двумя дочерьми и двумя сыновьями. Муж ее и самый старший сын погибли на фронте. Дочери, взрослые девушки нашего возраста, до позднего вечера рыбачили в артели. Сын Андрей, двенадцатилетний мальчик, остался калекой – снарядом ему оторвало ногу выше колена. Вместе со своим младшим братишкой Витькой Андрюша всюду ходил за нами с костылем.

Ларионовна целыми днями была занята работой, все успевала, все умела. Мы постоянно чувствовали ее заботу. Она любила угощать нас свежей рыбой, стирала наши вещи, когда мы спали днем после полетов. Каждый вечер провожала нас на аэродром, а утром с тревогой в глазах встречала – все ли хорошо…

В апреле мы покидали Пересыпь. Наш путь лежал дальше – в Крым. Ларионовна тихо наблюдала за нашими сборами – все, казалось, совсем забыли о ней. Но когда стали прощаться, она встрепенулась, засуетилась, стараясь сдержать слезы… Девушки окружили ее.

– Как же мы будем без вас, Ларионовна?