Нас невозможно убить (СИ)

А вот русский он понимал хорошо, хотя и не говорил на нем. В спину мне полетели проклятья, но такси уже ждало на улице. Жека сегодня гуляет! Хотя даже не так. Жека была готова делать что угодно, лишь бы не находиться в клетке, в которую угодила по собственной глупости. И несмотря на попытки Славы дозвониться, стена, выстроенная на недоверия и апатии рушиться не желала. В этот вечер я решила, что пора со всей этой фигней завязывать. Мне нужен развод!

Через два дня самолёт нес нас с Самойленко на Родину. Почему-то я волновалась. Даже не знаю от чего. Внутри присутствовал некий трепет. Оказывается, я чувствовала себя погано в чужой стране. А здесь, дома, май! Он благоухает сиренью, яблонями, стоящими во всей своей красе, как белые невесты. В воздухе твориться какое-то волшебство, которое ощущаешь почти физически.

Я давно не чувствовала себя такой живой и счастливой. Оказывается, мне просто нужно было вернуться домой.

У меня были ещё сутки, прежде, чем мы должны были направиться к Олегу на празднование свадьбы. По голосу я понимала, что брат не доволен своей участью. К тому же он в который раз влюбился, только теперь в свою соседку по лестничной площадке. 

— Но, кажется, к этому возрасту пора бы уже делать выводы и укрощать гормоны, — вздыхала моя вторая половинка. 

— Отец тебя в свою секту завербовал? — подхихикнула я. 

— Иди в задницу, — возмутился братец. — Я не могу так думать сам? 

— Не-а! Тогда это был бы не ты, кобелина несчастная! 

— Мне тебя не хватало, — заявил он. 

— Мне тоже! Вот ты посылаешь меня в задницу, а я давно уже там. Надо выбираться. Устала прогибаться под всех. 

— Тебе понадобилось два года, чтобы это понять? 

— По-моему, гораздо больше. А торт у вас какой? 

— Ух! Я не успеваю за ходом твоих мыслей! 

— Значит, точно стареешь, — рассмеялась я. 

— Вот честно, вообще не знаю. Единственное, что мы делаем совместно, это готовим свадебный танец. 

— Ебушки-воробушки! Ты танцуешь? Да у тебя пластика будто ты лом проглотил. 

— Это все из-за той девчонки. Придумал историю, чтобы Дашка не ревновала. Короче, я как всегда, выбираюсь из своих косяков, а залажу в ещё большие. 

— В этом тебе равных нет! Так, завтра увидимся! Пока папа со Славой заперлись в кабинете, мне нужно срочно валить из дома. 

— Бухать? 

— О, нет! Я сейчас делаю все глоточек для запаха, чтобы отбить желание у Самойленко, ну и включаю все актерское мастерство. 

— Коварная ты у меня, сестра! Ладно, беги давай!

Потайные выходы за пределы дома я знала наизусть. Не хотелось, чтобы задавали вопросы, куда я и зачем собралась. А мне надо было. Мне нужно было попрощаться и, видимо, отпустить, чтобы попробовать начать жить заново. Я ведь об этом мечтала ещё вчера утром? 

— Здравствуйте, Надежда Петровна! — для улыбки не было мочи, когда я видела эту женщину, поэтому получился скорее всего вымученный оскал. Мама Андрея, кажется, была удивлена такой встрече. 

— Божена? Ты какими судьбами? 

— Захотелось Вас навестить перед тем, как ехать на кладбище. 

— На кладбище? — переспросила, замерев. В квартиру она меня впускать не спешила. 

— Да, пока я в стране, хотелось поздороваться с Андреем, раз попрощаться не удалось. 

— И на что ему сейчас твоё приветствие? 

— На то же, на что и Ваши походы туда. 

— Входи, — наконец она отошла, пропуская меня вовнутрь.

Странно. Почему-то она мне запомнилась другой. Ссутулившаяся под грузом своего горя, причитающая над телом сына, голос ее был срывающийся. Сейчас она мало напоминала убитую горем женщину. Наверное как и я. Неужели и правда время лечит? Неужели и правда можно от этого оправиться? Нет! Не верю. По прежнему болело, сжигало, выворачивало. Такое не может отпустить. Боль она как и любовь — настоящая сука, которая вроде покинет, но в минуты душевного дисбаланса будет накрывать волной. И не отпустит, будет всегда напоминать о себе, будет напоминать, словно хроническое заболевание, которое особо явно проявляется в минуты слабости.

Квартира небольшая. Но очень уютная. Свежий ремонт, а в воздухе приятный сиреневый запах. И правда, на круглом столе, над которым висел абажур, стоящем посреди гостиной, возвышалась ваза с огромным букетом сирени. С кухни тянуло свежей сдобой, приправленной корицей. Женщина засуетилась, расставляя на столе чайные приборы. 

— У Вас уютно, — ещё раз огляделась я.

На лакированном пианино, задвинутом в угол, у балконной двери, стояли фотографии в рамках. Они хранили бережно память о детях Надежды Петровны. Даже фотография с выпускного Андрея. Он такой весь напомаженный, лощенный в своем синем костюме. Как я его тогда любила! Почему нельзя вернуть то время и попробовать что-то поменять?

Женщина продолжила суетиться, убирая со шкафа другие фотографии, которые не были предназначены, видимо, для моих глаз. Ладно, не стоит ее обвинять в этом. Она ревновала ко мне Андрея, но теперь это проявляется так.

Чаепитие проходило достаточно напряжённо. Это ощущалось почти физически. 

— Угощайся, — указала она на корзину со свежими булочками и яблочным пирогом с корицей. 

— Спасибо! А Вы для кого столько? 

— Жду детей! Скоро Анечка с Робертом должны приехать.