Нас невозможно убить (СИ)

Оставалось молча принимать свою судьбу.

На следующий день вместе с моими вещами прибыла ещё и Наденька. Не с пустыми руками, а с бутылкой вина и газетой, которую прикупила в аэропорту. А там цветным по белому из буковок статейка, который накатал желтушник. Первый вопрос: «Почему Самойленко так долго скрывал невесту?». На него я ответ знала. Но желтушник пошёл дальше в своем расследовании, не трогая больше новоявленного жениха, а полоская то, что сумел вытащить, например моё положение в обществе, а точнее папино, ну и мой неудавшийся брак. И почему всем так хотелось знать большее грязных фактов? И чем их было больше, тем прибыльные было это дело, ведь читатель велся. 

— Видел? — поинтересовалась я, швыряя газетёнку на журнальный столик, когда Слава спускался со второго этажа, застёгивая манжеты рубашки. 

— Не именно эту, но видел, — отозвался он. 

— Ты не против, если мы устроим маленький девичник? 

— Пожалуйста! Тем более мне срочно нужно в офис. Только не забывай, что завтра к обеду ты должна быть при параде. 

— Мог бы и не напоминать, — процедила я сквозь зубы. —

 Время — ночь, а он в офис? Не кажется подозрительным? — уставилась на меня вопрошающим взглядом подруга. 

— Если честно, то вообще все равно. Я даже рада. Может, и ее потребует исполнения супружеского долга. 

— Так, а вот теперь я требую подробностей. 

— Наливай, я все расскажу.

Тут уже не нужно было руководствоваться принципом, что кто-то из нас должна быть трезвее другой. И вообще мне было глубоко плевать на мой утренний внешний вид. Самойленко получил то, что хотел, но про сохранность оболочки никто не упоминал.

Мы с Надюшей пили и плакались друг другу, а ещё танцевали в пьяном угаре в нижнем белье. Того требовала душа и тело. А ещё тело требовало куртки Андрея, которая хранила его запах, его тепло и любовь. Только я чувствовала себя предательнице, поэтому совесть не позволяла ее одеть. Только прикасаться, только нюхать и обнимать.

Утро было тяжёлым. Не только физически, но и по восприятию. Я скоро снова стану замужней, разрешившись от этого бремени чуть больше месяца назад. Куда меня снова затягивает?

Надюша с лёгкостью феи колдовала над моими непослушными волосами, которые если их после того, как помоешь, правильно не промазать маслами, не сделать масочки, они начинают пушиться. Надежде досталась нелёгкая задача справиться с моим безразличием к внешнему виду в последние дни. И вроде у нее что-то выходило, пока не заверещал телефон входящим сообщением.

Аня: «Операция сегодня».

Я: «Как? Это невозможно. Ты сказала, что через три дня».

Аня: «Так решили врачи».

Чёрт! Чёрт!

Не обращая внимания на то, что подруга билась с локоном, создавая идеальное завитие, я соскочила с места и понеслась наверх, где собирался Слава. 

— Какого хуя, Самойленко? Три дня! Ты мне обещал, что я смогу поехать к нему во время операции, ты мне обещал, что дашь попрощаться. У меня должно было быть ещё три дня.

Истерика накатывала волной. Я орала, не контролируя эмоции. Вот она, бомба, которая должна была взорваться. 

— Я в этом не виноват, — попытался оправдаться Самойленко, но я его даже слушать не хотела, хватаясь за голову, где была незаконченная прическа. Он контролировал то, как протекали дела с Андреем. 

— Я не хочу свадьбу. Я не хочу свадьбу. Я не хочу эта гребанную свадьбу. Ты должен меня отпустить. Ненавижу! Я ненавижу тебя!

Крушила все, что попадалось под руку. Она мне не поддавалась, эта истерика. Я даже не знала, что могу так. И…шлепок по щеке, который привел меня в чувства. 

— Собирайся, нам через час выезжать, — процедил Самойленко, пока я, как выброшенная на берег рыба, хватала ртом воздух. А что ещё говорить? Только бежать? Но куда? И что будет с Андреем. Слава ведь с большим удовольствием исполнит свою угрозу в отношении денег, которые сейчас помогают Андрею бороться. И вообще, захочет ли он бороться, узнав на что я пошла ради него?

Встала, вытерла выступившие слёзы. 

— Через три дня в любом случае я лечу к нему. 

— Хорошо, — согласился мой жених. Ничего страшного, все сегодня будет хорошо, а Слава это проконтролирует. Он не даст пропасть ни одному доллару со своего счета впустую.

Остальной день для меня прошёл как в тумане. Во-первых, для того, чтобы не сорваться на публике я позволила себе принять успокоительное. Остались у меня несколько сильных пилюль в баночке, которую я нашла в своих вещах.

Мир приобрел совсем другие краски. Яркие, бьющие по глазам. У него не было запахов, звуков, только краски, сливающиеся в ядовитую палитру. От них болела голова, от них хотелось кричать, но не могла, потому что я тоже была обеззвучена. Оставалось молча наблюдать за пляшущими в честь нас со Славой людьми, как радостно открывают рот наши гости, поздравляя молодоженов, как с упрёком на меня смотрит мой муж, словно это я виновата в происходящем!