— Боря, ты знаешь, что мне надо спираль удалять?
Борис поперхнулся.
— Зачем?
— Не зачем, а почему. Время подошло.
Борис облегченно вздохнул, взглянул на Ирину и опять забеспокоился:
— Так ведь это временно? Ненадолго?
Ира молчала. Борис ощутил смутную досаду, переспросил:
— Ирочка, ненадолго?
— Ненадолго, — вздохнула Ирина и подняла на него грустные почти синие глаза. — Боря, а может… Ты не хочешь дочку?
— Дочку? — непонимающе повторил Борис. — Дочку? Ира, но мы же с тобой вроде… Ира!
Ирина опустила взгляд, молча доела яичницу, поставила чайник. Борис ждал, не сводя с нее напряженного взгляда.
— Боря, послушай меня, пожалуйста, и не перебивай, — наконец сказала она. — Мне уже тридцать четыре. Это последний шанс, потом будет поздно. Я помню все, что ты говорил. Но ведь прошло время, я вижу, как ты относишься к Славику. Ты ведь любишь его, Боря! Это так, не отказывайся!
— Я и не отказываюсь! — удивился Борис.
— Не перебивай! Так же будет и с дочкой. Немного потерпишь, я ведь не прошу тебя менять пеленки. А потом все станет так же, и ты уже даже не сможешь понять, как жил без нее. Ну что ты молчишь?
— Ира! Ирочка, я не знаю, что сказать. Не знаю, как
сказать, чтоб ты поняла!Ирина встала, сняла давно кипящий чайник с плиты. За стеной голосом Горбачева бубнил телевизор.
— Я понимаю, — сказала Ира. — Нет, не понимаю! Боря, ты ведь любишь меня?
— Конечно, — опешил Борис. — Конечно, люблю!
— Тогда почему? Ведь дети — это… это…
— Вершина любви, — подсказал Борис.
— Что?
— И вершина любви — это чудо великое дети![17]
— фальшиво пропел Борис.Ирина поморщилась.
— Ну и что тут такого?
— Как что? — взвился Борис. — Вершина! Ира, ты только послушай — «вершина»! А остальное все получается — «низина»? И то, как я первый раз тебя увидел, как боялся подойти? И первый поцелуй? И что мне кажется, без тебя я даже дышать не смогу? Все — «низина»? Помнишь, ты сказала, что смотрела на меня, когда я рисовал, и у тебя душа дрожала от любви, помнишь? Это тоже «низина», Ира?
— Я этого не говорила, — обиделась Ира. — Сам придумал и теперь из штанов выпрыгиваешь!
— Не бывает двух одинаковых вершин, Ира, — тихо сказал Борис. — Одна обязательно выше. И стоит это только признать, окажется, что никакой любви нет. Есть половое влечение и банальная цель — продолжение рода. А мы только роботы с инстинктами…
Ира встала, подошла к окну, отвернулась.
— Как ты любишь все наизнанку выворачивать! Выше, ниже.… Это что тебе — горы? Сантиметром измерять не будешь?
— Не буду, — Борис подошел, обнял ее сзади, уткнулся в волосы. — Только мне кажется, что для нормальной семьи любовь вообще не нужна. Даже вредна. Особенно женщине.
— Господи! — вздохнула Ира. — Час от часу не легче! Боря, зачем вообще об этом думать? Есть жизнь — живи! Есть любовь — люби!
— Я и люблю, — прижался губами к шее. — Как могу. Тебе не нравится?
— Мне не нравится, что ты слишком много в себе ковыряешься.
— Не робот, — улыбнулся Борис.
— Вот еще роботов выдумал. Гадость какая-то! Хотя.… А может, мы и должны ими быть? А то вымрем все.
— Так уж все? — усмехнулся Борис.
— Но уж наша нация — точно!
— А ты о нации думаешь или все же о себе? Только честно! Кстати, чтоб не исчезнуть нужно рожать по три ребенка. Ты готова? Для нации?
— Конечно, о себе, — грустно улыбнулась Ира. — Все мы думаем о себе. И на подвиги для нации я не готова. Просто дочку хочется…
Борис промолчал. Ира вздохнула, прижалась щекой к его ладони.
— А если я тебе не скажу? Куча женщин так делают. Может, даже все.
— Ты сможешь так? — тихо спросил Борис. — Ирочка, я ведь много думал об этом, ковырялся. Не хочу я больше, не хочу! И не смогу привыкнуть, поверь. Праздник кончится! Да и материально.… Решай сама.
Ира повернулась к нему лицом, обняла за шею.
— Праздник?.. Может ли он быть всю жизнь, праздник? Хотя ты прав — хочется! — помолчала, чему-то улыбнулась. — А вот чеченцы ни за что так бы не сказали, даже не подумали. У них и по пять детей обычное дело.
— В селах, — уточнил Борис. — Подожди, и у них так будет. Прогресс, однако.
— Боюсь, не дождемся, — вздохнула Ира. — Вымрем раньше. Ничего нам больше не надо — только праздник. Причем, индивидуальный. Вслух любим говорить другое, а копни поглубже…
— Ты про меня?
— И про себя, про всех. А у них не так: у них все подчинено коллективному, у них семья действительно ячейка общества. Методы, правда.… Зато они уж точно не вымрут.
— Не понял! Ты что, жалеешь, что не за чеченца замуж вышла?
— А что? — засмеялась Ирина. — Думаешь, не взяли бы? Шучу, никого мне, кроме тебя, не надо. В том-то все и дело. Ну что, в душ?