Нас всегда было двое

– Спасибо, хотя бы постучали, – девичий голосок прозвучал уверенно и хлестко. В нем слышался легкий акцент и такая же легкая ехидца – и то и другое не заметить было бы сложно. Вот только лица Алекс так и не рассмотрел: яркий свет лился сквозь занавески, бил Николь в спину и, очерчивая силуэт, ловко скрывал детали. Она наверняка знала об этом, знала, за кем преимущество, а потому не стеснялась изучать Алекса, точно насекомое, распятое на приборном стекле. Он чувствовал ее прямой внимательный взгляд, и взгляд этот подспудно внушал тревогу, как внушает тревогу затаившаяся в сухостое змея. И все же перед Алексом стояла всего лишь хрупкая девочка, макушкой едва достававшая ему до плеч, – таких не принимают в расчет.

Коротко поздоровавшись, Алекс перешагнул порог, оставил за спиной незакрытую дверь, и Николь пришлось выйти из укрытия лучей и отступить к шкафу, иначе в маленькой комнате, от пола до потолка заставленной стопками книг, для двоих не хватило бы места. И все же Николь схитрила – она знала, куда отступать: жидкие тени да позолоченная солнцем пыльная взвесь в два слоя укрыли ее лицо, точно вуаль. Но Алекс успел разглядеть намеченное мазками семейное сходство: такие же голубые, как у Елены, глаза, такие же светлые волосы да дурная привычка поджимать губы.

Но уже через секунду Николь улыбнулась и смело пошла в атаку:

– Вас мама прислала, да? Никак угомониться не может! – Вскинула голову, небрежным жестом оправила лямки длинного оранжево-красного платья, больше похожего на сорочку, и доверительно шепнула: – Не обращайте внимания, ее каждый год кроет. Мы с Николь уже привыкли: этакий подарочек на наш день рождения.

«Все ясно», – хмыкнул Алекс и тут же потерял интерес. Раздвоение личности или какая другая приблуда – на такое он уже насмотрелся. Еще бы не насмотреться, если вырос в одном дворе с психдиспансером, в котором работал отец, и бывшей военной общагой.

Но затем Николь повернулась к трюмо, стянула с волос заколку, и Алексу стало не по себе: в отражении пыльного зеркала он увидел то же лицо, что не раз видел на фотографиях в семейном альбоме.

***

– Ничего не хотите мне сказать? – Алекс ходил по кабинету, с силой вдавливая в пол каблуки тяжелых военных ботинок. Такими он знатно получил однажды промеж лопаток, по пояснице, ногам и ребрам, сдуру заступившись за одноклассницу, которую трое боровов в камуфляже зажали ночью у гаражей. Полгода спустя, едва отгремел выпускной, радостная Светка выскочила за одного из них замуж, а все еще хромающий Алекс дал себе слово: впредь, что бы ни случилось, держаться подальше от чужих неприятностей. И надо же, стоило лишь разок дать слабину – и тут же встрял, да по полной.

Елена, как и накануне, сидела на стуле возле окна и теребила браслет – с одной лишь разницей: теперь под тонкими пальцами поблескивал зеленым необработанный малахит, а на столе вместо бутылки бурбона стояла деревянная рамка с черно-белой фотографией, едва различимой за мутноватым пыльным стеклом.

– Давайте-ка угадаю. – Елена откашлялась и, выдержав долгую, неуютную для обоих паузу, предположила: – Это ваша бабушка.

– По отцу, – отчеканил Алекс, и каблуки вновь врезались в плашки паркета. На Елену Алекс не смотрел, хотя стоило задернуть шторы, включить лампу да направить луч света прямо в глаза, чтобы не вздумала юлить или врать. Но отчего-то Алекс знал, врать Елена не станет.

– Я не была с ней знакома. Никогда не видела.

– Да неужели? – с издевкой пропел Алекс, и уголки его губ затрещали от фальшивой улыбки. – Зато внучку ей состряпать сумели.

Елена выдохнула резко, со свистом, и Алекс, инстинктивно вскинув голову, увидел в отражении почерневшего зеркала, как она протянула руку, как осторожно взяла рамку, и едва сдержался, чтобы не скрипнуть зубами.

Они действительно были похожи: его бабушка на старом студенческом снимке и эта девчонка, которая взялась из ниоткуда, а лучше бы сгинула в никуда. Похожи, как бывают похожи лишь те, в ком течет одна кровь. И кровь-то паршивая, стоит заметить.

«Кровь дурная, кровь гнилая,

Окропи меня, защити меня.

Уведи через порог, через лужок,

Через овраг – туда, где предки спят…»

Алексу почудилось, будто он услышал тихий напев на родном языке. Но в кабинете, давя на барабанные перепонки, наливалась свинцом тишина – душная, горькая, как настойка зверобоя или отвар крапивы. Вот только отвары, которые готовила бабушка, Алекс не пил – брезговал, да и слова, вдруг застучавшие в висках, были ему незнакомы. Но они звучали, пульсировали, вторились под ребрами, отражались от стен – тихие и нездешние.

«Кровь дурная, кровь гнилая…»

Алекс вдруг понял, понял самым своим нутром, чутьем звериным, не человечьим – и резко повернулся к окну.