Читаем Нас ждет Севастополь полностью

Сегодня по щекам Гали не катились слезы. Она вскинула на него глаза, в которых было спокойствие.

В ее руках были кусочек белого шелка и иголка с цветной ниткой.

— Вышиваете?

— Да вот занялась… Один офицер принес парашют, на котором немцы подвешивают светящиеся бомбы. Девчата разрезали его на куски, один мне достался.

— Кому подарите?

— А никому. Себе.

— Подарите мне. А я подарю вот это.

Он вынул из кармана самодельный алюминиевый портсигар. На крышке выгравирован рисунок, изображающий гору Колдун, море, пикирующий самолет.

— А я не курю.

— Неважно. Будете держать в нем иголки, нитки и прочую мелочь.

— Разве что так, — согласилась Галя. — Спасибо. На платке я тоже вышью гору Колдун. Сегодня не успею, а завтра будет готов.

— Значит, и завтра встретимся.

— Может быть.

— Буду рад! Я не помню уже, когда последний раз так вот просто говорил с женщиной. А кто-то из великих говорил, что мужчины без женщин глупеют, а женщины без мужчин блекнут.

— Мне, выходит, предстоит поблекнуть, — улыбнулась Галя и с горечью добавила: — Что ж, такова вдовья судьба.

— Вам это не грозит, — успокоил Рыбин. — Для такой доли вы слишком красивы.

— Вы уж скажете.

— Я правду говорю, Галя. Понимаю — у вас горе. Но горюй не горюй, а жизнь продолжается. Придет время — зарубцуется рана. Кто-то другой займет место в вашем сердце.

— Едва ли… — произнесла Галя и наклонила голову, чтобы скрыть вдруг повлажневшие глаза. Тряхнув головой, она добавила: — Не надо об этом. Вы должны мне рассказать все, что знаете о Коле. Как он воевал? Как ходил в разведку? Познакомите меня с теми, кто знал Колю. У них тоже узнаю о нем. Ну, рассказывайте.

На какое-то мгновение Рыбин смутился. Не так уж он близок был с Глушецким, чтобы что-то мог важное знать о нем. Правда, старшина разведроты Безмас, приходя за продуктами, рассказывал немало интересных фронтовых эпизодов. Ну что ж, героем их он сделает Глушецкого.

— Почему вы молчите? Я ведь и пришла сюда за тем, чтобы послушать о муже.

— Надо припомнить, — потер лоб Рыбин, словно напрягая память. — В первый раз я встретился с ним в штабе бригады. Это было спустя дней десять после высадки десанта…

А про себя Рыбин подумал: «Такой оборот дела меня не устраивает. Да ладно уж, как-нибудь выкручусь».

Галя слушала отрешенно, все так же устремив взгляд на море. Когда Рыбин умолк, она встала и подала ему руку:

— Спасибо. До завтра.

И пошла, опустив голову, задумчивая и грустная. Рыбин проводил ее глазами, ожесточенно пнул ногою камень и подвел итог:

— Да-а, меня бы так любили…

Целую неделю Рыбин встречался с Галей у заветного камня. За последние дни она немного оживилась, однажды даже засмеялась.

В воскресенье они не виделись, а в понедельник Галя сообщила, что дежурила сутки за девушек, которые уходили на смотр художественной самодеятельности, а теперь она сутки свободна.

— Знаете что, Галя, пойдемте ко мне, — предложил Рыбин. — Посмотрите, как я живу. А потом я провожу вас. Получится хорошая прогулка по морскому берегу.

Галя согласилась.

К землянке подошли, когда солнце уже село за гору Колдун. Рыбин зажег лампу-гильзу. Галя присела на краешек койки.

— Вот моя берлога, — сказал он. — Сейчас в ней сносно. А зимой — не приведи господи. Задуют норд-осты, брызги от волн летят ко мне. Печурку затопишь, а ветер дым задувает в землянку. Хорошо, что все это позади…

Стены землянки были завешаны плащ-палатками. На них булавками пришпилены цветные картинки, вырезанные из журналов. Над кроватью — полевая сумка, кинжал. Столик, сложенный из ящиков, тоже застелен плащ-палаткой. На столе стопка тетрадей, чернильница.

— Уютно, — заключила Галя. — Постель мягкая, с периной.

— Морская трава. Сам насушил, — похвастался Рыбин, садясь рядом, так как койка была единственным предметом в землянке, на котором можно было сидеть.

Он нерешительно обнял ее за талию. Она не отодвинулась и не отстранила его руку. Убрал ее сам.

— Между прочим, — заметил он, вставая, — на ужин ты опоздала. А раз так, то поужинаем вместе.

— Не откажусь. Я проголодалась.

Рыбин вышел из землянки и вскоре вернулся, держа в руках две банки консервов, хлеб и бутылку вина. Вскрыл консервы, нарезал хлеб.

— Консервы под названием «второй фронт», — пошутил он. — Американская колбаса и тушенка. Вино еще довоенное, местное.

— Мне немножко. Я не мастерица пить.

— Пью за тебя, за то, чтобы твои глаза излучали радость!

— Спасибо…

Рыбин налег на закуску. Галя дважды подносила кружку ко рту и ставила обратно на стол. Но потом решительно выпила залпом.

— Ой, — ахнула она.

— Закусывай, закусывай. — Рыбин придвинул к ней банку с тушенкой.

Через несколько минут Галя, посмеиваясь, говорила:

— Ой, голова кружится…

Рыбин обнял ее, привлек к себе и пытался поцеловат. ь в губы, но она отвернула голову — и поцелуй пришелся в щеку.

Хмель сразу вылетел из ее головы. Она резко встала, отбросила его руку. Хотела выйти из землянки, но он загородил дорогу.

— Прости, Галя, — дрогнувшим голосом сказал он и протянул к ней руки: — Я люблю тебя, люблю по-настоящему. Поверь…

Она молчала, смотря мимо Рыбина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары