— Сделали меня медиком помимо моего желания, — говорил Лосев. — Я был автоматчиком, задело меня осколком, и оказался в госпитале, а потом в запасном полку. Там узнали, что я учился в ветеринарном техникуме, и послали на курсы санинструкторов. Я было отказался, да что с того: наше дело солдатское, прикажут — и выполняй.
— Так ты, оказывается, коновал, — ахнул Гучков.
В кубрике раздался раскатистый хохот.
Рассмеялся и Глушецкий.
— Напрасно ты признался, — давясь от смеха, проговорил кто-то. — Теперь все будут думать, когда лекарства давать будешь, что лошадиную дозу отваливаешь.
Снова все засмеялись, а Лосев на этот раз рассердился.
— Ничего смешного не вижу! Ржете, как жеребцы! Вам и полагается по лошадиной дозе… Карболку буду давать…
Выждав, когда смех стал тише, Глушецкий спросил:
— Ну, как, товарищи, все ли в порядке? Или у кого беспокойно на сердце?
— А чего тревожиться, — отозвался Добрецов. — Я спокоен.
— Как поросенок в мешке, — поддержал его Логунов. — Помолчи уж…
— И неправда! — горячо возразил Добрецов. — Он думает, что раз я необстрелянный, так переживаю… А я в бой рвусь… И меня не закачало…
Гулко кашлянув, Гучков спокойно заговорил:
— Чего там скрывать, товарищ лейтенант, немножко муторно на душе. В бой идем, может, кого и недосчитаемся после. А жить каждому хочется. Однако робость-то надо на дно души прятать. Сверху должен быть долг солдата перед Родиной. Добрецов правильно поступает, что бодрится. Из него добрый вояка получится.
— В генералы метит, — насмешливо вставил кто-то.
— Генералом не генералом, а до командирского звания дослужится. Если, кроме кулаков, и голова окажется в порядке, — ядовито добавил Логунов.
«Гучков откровенно высказался, — подумал Глушецкий. — Каждый думает о бое с замиранием сердца. Это вполне естественно. Умирать никто не хочет. Но хорошо, что ребята считают неприличным показывать эти чувства перед товарищами, скрывают их за веселой шуткой».
Когда лейтенант поднялся наверх, Добрецов повернулся к Гучкову и с издевкой сказал:
— Что ты все говоришь — душа, душа… Никакой души у человека нет. Есть сердце и условные рефлексы. Нам преподаватель физиологии в спортивной школе прямо заявил, что это старорежимное слово и его надо забывать.
— Дурак ты и твой преподаватель, — оборвал его Гучков. — У душевного человека завсегда есть душа, а у такого стрючка, как твой преподаватель, может ее и не быть, а только условный рефлекс.
— Странно ты рассуждаешь, — обиделся Добрецов. — А еще член партии…
— Помолчи уж!.. Давай, Лосев, продолжай травить…
Глушецкого окликнул Новосельцев:
— Десантников — наверх, приготовиться к высадке!
Из всех люков стали вылезать люди. Вскоре на палубе маленького корабля стало тесно. Подозвав командиров взводов, Глушецкий распорядился:
— Рассредоточить разведчиков по бортам. На правый — взвод Крошки, на левый — Семененко.
Вспенивая воду, морской охотник мчался к берегу. Стал виден мыс Мысхако. Темной громадой вырастала из воды гора Колдун. До берега было еще далеко, но Глушецкий сразу определил, что в Станичке и левее ее идет бой. Взлетали вверх разноцветные ракеты, тянулись нити трассирующих пуль, рвались мины и снаряды.
Новосельцев уменьшил ход до малого и перевел моторы на подводный выхлоп. На катере смолкли разговоры, слышались лишь отрывистые команды командира корабля.
С берега не стреляли. Это удивляло и радовало. У каждого десантника и моряка появилась надежда: «Авось да все обойдется хорошо».
Глушецкий поднялся на мостик, чтобы проститься с товарищами. Новосельцев задержал его руку в своей.
— Ни пуха ни пера, Николай, — произнес он. — Голову понапрасну не подставляй. Увидишь Таню, привет от меня, а мне весточку о ней…
Стали видны контуры зданий рыбозавода. Катер описал крутую дугу и подошел к причалу.
— Разведчики! Вперед! Не мешкай! — крикнул Новосельцев.
Глушецкий торопливо спрыгнул на шаткие доски причала и побежал. Один раз он споткнулся и чуть не свалился в воду. Его подхватил Семененко.
— Порядок! — раздался с катера торжествующий голос Новосельцева.
Очутившись на берегу, Глушецкий оглянулся и увидел, что катер уже отошел от причала.
Разведчики побежали к темнеющему впереди разбитому зданию. Позади всех были старшина и повар с грузом.
И только успели они вбежать в здание, у которого не оказалось крыши, как над их головами засвистели снаряды. На причале и около него загрохотали разрывы.
«Повезло», — с облегчением подумал Глушецкий, радуясь, что удалось высадиться без потерь.
Безмас доложил командиру:
— Весь груз, товарищ лейтенант, благополучно снесли с катера.
— Превосходно, — похвалил Глушецкий.
Несколько минут разведчики стояли молча, разглядывая в разбитые окна местность. Глушецкий раздумывал, как бы связаться с кем-либо из отряда Куникова и узнать обстановку.
Связной от Куникова выручил его из затруднения. Он появился внезапно в окне и хрипло спросил:
— Кто такие? Где ваш командир?
Глушецкий подошел к нему.
— Майор Куников вызывает, — сказал ему связной. — Возьмите бойца для связи.
— А это здание гитлеровцы не обстреливают?
— Бьют! Видите, какое оно…