Нас ждет Севастополь

— Ты вроде нашего механика, — опять усмехнулся Токарев. — Его послушаешь, так мотор — это живое существо, а по-твоему выходит, что весь корабль — живой.

— Салага ты еще все-таки, — протянул Дюжев, с сожалением покачав головой. — Едва ли получится из тебя рулевой.

Ты, вероятно, из породы людей, на цвету морозом прихваченных.

На добродушном лице Токарева появилось выражение обиды. Дюжев, сообразив, что сказал чересчур грубо, обнял его за плечи.

— Ты только не серчай, Олег, — как можно душевнее сказал он. — Я тебя уважаю с той самой ночи, когда ты с боцманом по ледяной воде до корабля вплавь добрался. Мне тогда стало ясно, что ты настоящий моряк. А то, что я иной раз огрею тебя ядреным словечком, то характер у меня такой. Но согласись, что моряку вредно быть пресным.

— Это так, — подтвердил Токарев.

— А кроме того, Олег, скажу откровенно — нравится мне играть словами, доискиваться до их смысла. Вот, скажем, стоишь ты у пулемета и ведешь огонь. Выражение твоего лица строгое, сосредоточенное. Можно сказать о нем — неприступное лицо? Можно. А вот после боя физиономия становится простецкой, домашней. Можно ли тогда сказать, что она стала приступкой? Нельзя. Не тот смысл.

— Да, неприлично получается, — подтвердил Токарев.

— А почему? Надо доискаться причины.

— А зачем? — удивился Токарев.

— Понимаешь, меня это увлекает. Кричим мы «Полундра!», а какой смысл в этом слове? Ты знаешь?

— Смысл ясный, по-моему. Это то же, что и «ура».

— Нет, Олег, я не про это спрашиваю. Откуда у моряков такое словечко появилось?

Токарев пожал плечами.

— А я узнал. Оказывается, есть голландское слово «фалундер». Оно означает «берегись». Его кричат на погрузке судов вместе с «майна» и «вира», чтобы грузчик не попал под груз. А у нас «фалундер» превратилось в «полундра». Об этом я в словаре вычитал. Но я не мог узнать, почему буква «ф» превратилась в «п» и почему моряки полюбили кричать при атаках «полундра», а не «ура». А хотелось бы знать.

— А к чему мозги засорять? — с пренебрежением махнул рукой Токарев. — Как говорят, так и будут говорить. Наше дело сторона. Уцелеем, вернемся домой и опять рыбой займемся.

— Эх, Олег, — мечтательно вздохнул Дюжев и устремил свой взгляд вверх. — У меня думка другая. Узнал я у замполита, что есть институты, где изучают происхождение слов. Надумал я поступать в него. Трудновато будет, придется года три работать и в вечерней школе учиться, чтобы среднее образование получить, а уж потом в институт. Но я добьюсь своего. А пока я записываю слова, разгадать которые хочется.

— Однако ты замахнулся, — заметил Токарев, с удивлением глядя на него, словно впервые увидел.

Он простой парень, не понимал, что за блажь вошла в голову отличного рулевого и весельчака, что ему за нужда ворошить слова, теряя на это годы жизни. «Не иначе от неудачной любви рехнулся, — решил он и тут же успокоил себя: — Но он парень такой, что скоро опять пристроится в кильватер к какой-нибудь девахе и забудет все».

Неожиданно Дюжев нахмурился, убрал выбившийся чуб под шапку и строго сказал:

— Лирические отступления закончены. Давай о рулевом хозяйстве продолжать. А то прихлопнут меня в одну из ночей, и рулевого негде взять.

Токарев тоже сдвинул брови, всем своим видом показывая внимание.

— Следить надо, чтобы в румпельном отделении, — продолжал свои поучения рулевой, — всегда лежали заранее заготовленные штуртросы. Всегда под руками имей аварийный инструмент: ключи для гайки крепления руля и скоб, зубило, молоток и плоскогубцы. Оборвется штуртрос — сумей его немедленно заменить. Перед выходом в море необходимо согласовывать указатель положения руля, проверить цепь Галля, штуртросы, компасы…

На пирсе показался Пушкарев, которого командир отпускал на берег. Увидев его, Дюжев сказал Токареву:

— На сегодня, пожалуй, хватит.

Когда Пушкарев вступил на палубу, Дюжев подошел к нему и сразу спросил:

— Ну, как?

— Лежит в госпитале. Сильная простуда, но воспаления легких врачи не признают.

— Вот хорошо, — облегченно вздохнул Дюжев.

Невеста комендора радистка Надя в прошлую ночь приняла ледяную ванну. Немецкие артиллеристы подбили сейнер, на котором она находилась, и он затонул. Вся команда очутилась в воде, в том числе и Надя. Подошедший мотобот подобрал плавающих. Три человека, скрюченные судорогами, утонули. Пушкарев до самого прихода в базу переживал, не зная, спаслась ли Надя. Он не лег спать, а попросил у командира разрешения сходить на берег и разузнать, есть ли среди спасенных его невеста. Волновался и Дюжев, хотя виду не подавал.

Пушкарев был весел и в то же время озабочен. Пройдя на корму, друзья сели на стеллажи для бомб и закурили.

— Как ее самочувствие? — после некоторого молчания спросил Дюжев.

— Кто знает, — с горестными нотками произнес Пушкарев. — Вроде бы бодрая… Но я думаю, что не женское дело в такие переплеты попадать и, по-моему, она страсть как напугана.

— Ты ей ничего не передал?

— А у меня и нет ничего.

— Эх ты, — с укором покачал головой Дюжев, — а еще жених.

— Не гильзу же от снарядов понесу, — раздраженно сказал Пушкарев.