— За угол кладбища мы зацепились, а дальше не можем продвинуться. Немцы там здорово укрепились — за каждым памятником, за каждой могилой у них огневая точка.
— Против десанта сосредоточено четыре дивизии противника. Та дивизия, которая была в Южной Озерейке, теперь воюет против нас. Сил у противника больше. Но нам отступать некуда — позади нас море.
— И позор, — вставил Гриднев.
— Да, скрывать не буду — и позор.
Брежнев посмотрел на Гриднева и с некоторым удивлением спросил:
— А вы тоже разведчик?
— Так точно, товарищ полковник.
— Возрастом вы вроде…
— Возраст, товарищ полковник, не помеха. Была бы силенка. А боевой опыт у меня еще с гражданской.
— Что верно, то верно, — согласно кивнул Брежнев. — А раз вас делегировали сюда, то, стало быть, отличились.
— А мне положено отличаться, я ведь парторг роты.
— О, — протянул Брежнев. — Рад, что познакомился с боевым парторгом.
Он крепко пожал ему руку и опять наполнил кружки.
— Выпейте еще, друзья, за победу. И за тех, кому положено отличиться, — за коммунистов.
Сам он пить не стал, а только пригубил, потом подсел к другой группе десантников.
— Душевный человек. Дюже он понравился мне, — сказал Семененко.
— Вот стариковская память, — покачал головой Гриднев. — Вроде где-то видел, а где — не припомню. Вы, товарищ замполит, не припомните?
— Нет, не припоминаю.
— Ага, вспомнил, — обрадовался Гриднев. — Под Туапсе. Вас тогда, товарищ замполит, не было в нашем разведотряде. Мы пришли на передовую. Перед тем как перейти линию обороны, как водится, присели, чтобы последний раз перекурить. Видим, по траншее ходит полковник и о чем-то разговаривает с солдатами. Так это был этот самый полковник Брежнев. Ах, жаль, что поздно вспомнил, сказать бы ему о нашем знакомстве.
Семененко рассмеялся.
— Ой, батя, уморил. Знакомства-то ведь не состоялось. Я тоже припоминаю…
— Как это не состоялось, — не согласился Гриднев. — В одной траншее находились, от одних и тех же мин головы прятали, да и разговоры его с некоторыми солдатами слышал… Чего еще?
— В общем, так: я тебя знаю, ты меня нет.
— Он, конечно, мог и не запомнить меня. Нашего брата столько, что всех не упомнишь.
— То так.
Объявили о выступлении армейского ансамбля песни и пляски. Все затихли. Давно не слушали десантники песен, особенно старинных русских. Но когда артисты запели фронтовые, то десантники стали им подпевать, да так громко, что артистов не стало слышно. А потом в разных концах обширного подвала каждая группа запела свою песню.
Захмелевший Семененко затянул украинскую песню. Его поддержали еще несколько человек. Полковник Брежнев подошел к Семененко, одобрительно улыбнулся и запел вместе с ними. Когда песня кончилась, Брежнев сказал:
— Гарно спивали.
Тут Семененко не утерпел от вопроса:
— Видкиля вы, товарищ полковник, знаете украинские песни?
— А я же с Украины, — ответил Брежнев.
Семененко хотел спросить его, не земляк ли, но в это время полковника окликнул командующий армией и он пошел к нему.
Семененко посмотрел ему вслед и убежденно произнес: — Мабуть, земляк. Добре спивае.
Было далеко за полночь, когда десантники стали расходиться по своим бригадам. Семененко и Гриднев были изрядно под хмельком, да и Уральцев, ранее не пивший спиртного, а на этот раз рискнувший выпить немного вина «Черные глаза», чувствовал себя навеселе. Поэтому обратный путь в Станичку не казался им таким утомительным. Они даже не обращали внимания на шальные пули, со свистом рассекавшие воздух. По дороге Семененко не раз вспоминал полковника с густыми бровями и доброжелательной улыбкой и каждый раз закруглял:
— Мабуть, земляк. Душевный мужик.
А Гриднев всю дорогу рассказывал о каком-то случае в его МТС, когда директор зазнался, перестал здороваться с трактористами и как приехал новый секретарь райкома и перевел директора в рядовые механики.
Уральцев молча слушал его, не перебивая. Он знал, что у Гриднева на всякий повод найдется пример из его работы в МТС.
После смерти Куникова командование отрядом перешло к начальнику штаба Котанову.
Но память о майоре в отряде не померкла. Отряд стал именоваться куниковским.
Через две недели после смерти майора отряд отозвали на Большую землю для формирования и подготовки к новой операции.
Тане представлялся случай покинуть Малую землю, уехать в Геленджик и быть вместе с Виктором. Но она этого не сделала. За эти дни она опять обрела душевную твердость. Чтобы окончательно заглушить в себе все личные чувства, она решила остаться на Малой земле.
Ей удалось доказать Котанову, что снайперу нечего делать в Геленджике, а лучше остаться здесь.
Для снайперских засад Таня облюбовала гору Колдун. Здесь оборону занимала 107-я стрелковая бригада.