Нас ждет Севастополь

Стемнело. Завесив окна, Мария Васильевна включила свет и села на диван.

— Что там в Сталинграде? — спросила она.

— Громят! — отозвался Тимофей Сергеевич. — Вот послушай-ка одну статью.

Прочитав, он уверенно заявил:

— Наша победа будет! Наша!

— Где там наша. Загнали нас в горы, — возразила Мария Васильевна.

— А мы с этих гор прыжок сделаем прямо на хребет фашистскому зверю.

— Ой, даже не верится. Силен басурман…

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Тимофей Сергеевич, не вставая со стула.

Дверь открылась, и на пороге показался улыбающийся Николай с вещевым мешком в руке. Увидев сына, Мария Васильевна обомлела, не в силах подняться с дивана и не находя нужных слов.

— Ой, сыночек, — выговорила она наконец и лишь после этого обрела силу встать и броситься ему на грудь со словами: — Коленька! Живой!

— Живой, мама, живой, — обнимая ее, произнес он, стараясь скрыть волнение.

Она подняла на него затуманенные глаза. Он нежно прижал к груди ее седую голову и поцеловал.

Тимофей Сергеевич встал и начал усердно протирать очки. Встреча сына с матерью взволновала и его. Какая была бы радость, если бы вот так же неожиданно появился его сын — летчик! Может быть, так вот и будет.

— И не раненый, Коленька? — спросила Мария Васильевна, кладя ему руку на плечо и опять заглядывая в глаза.

— Целый и невредимый, — улыбнулся Николай и шагнул к Тимофею Сергеевичу. — Здравствуйте, дядя Тима.

Старик обнял его, затем отступил на шаг и, осмотрев, с одобрением проговорил:

— Загорелый, обветренный. Сразу видать, что настоящий фронтовик. Ну, снимай шинель.

А мать уже засуетилась.

— С дороги, верно, устал, проголодался. Умывайся, а я подогрею обед, — приговаривала она, торопливо вынимая из буфета тарелки.

Николай разделся, умылся и сел на диван.

— А где Галя? — спросил он, оглядываясь.

— Да все на курсы да в госпитали ходит, — вздохнула мать. — Непоседа!.. Скоро придет.

— В командировку пожаловал или в отпуск? — поинтересовался Тимофей Сергеевич, садясь рядом с Николаем.

— Служить здесь буду.

На лице матери появилась радостная улыбка.

— Совсем? Как военкоматские командиры?

Николай понял невысказанное желание матери.

— Не совсем так, мама. Здесь формируется наша часть, в которой я буду служить. Долго, конечно, не задержимся. Может, неделю, может, две.

— Так мало, — огорчилась Мария Васильевна.

— Ничего не поделаешь. Война…

— Да, война, — вздохнула Мария Васильевна.

Дверь скрипнула, и Николай вскочил с дивана. Увидев его, Галя ойкнула.

— Ты? — дрожащим от волнения голосом произнесла она и вдруг рассмеялась. — Ну, конечно, ты!

И она повисла у него на шее, целуя в губы, глаза, щеки.

Обняв жену, Николай почувствовал, как она располнела в талии. «Наверное, скоро», — с нежностью подумал он.

Галя разжала руки и смущенно оглянулась на Тимофея Сергеевича. Но тот встал с дивана и подошел к окну, делая вид, что не обращает на них внимания.

— Ой, как я рада! — призналась она. — Так соскучилась!

Он помог ей снять пальто. Когда мать вышла в кухню, Галя торопливо зашептала:

— Ты не проговорись маме, что опять в разведке. Она стала часто плакать.

Они сели на диван, и Галя заглянула ему в лицо, стараясь догадаться, что перенес ее муж за эти месяцы, какая судьба забросила его в тыл. Но на обветренном лице Николая, в его голубых глазах, сверкающих радостью, нельзя было ничего прочесть.

— Тебе, наверное, отпуск дали? Долго пробудешь со мной?

Но Мария Васильевна не разрешила ему отвечать, замахала руками:

— Потом, потом. Сейчас садитесь за стол. — И, обернувшись к Николаю, пожаловалась: — Нештатных сестер в госпитале не кормят. Приходит голодная-преголодная, а с собой туда не берет ничего. Ты ее вразуми. Ведь дите ждет.

— Вразумлю, мама, — добродушно улыбнулся Николай. — Она у меня почувствует.

И опять в памяти затушевалось все — и бомбежки, и вражьи пули, и тревожные ночи в тылу противника, и жизнь в холодном сарае. На него смотрели любящие глаза — и ничего ему больше не надо было в этой жизни, и ни о чем больше не хотелось думать.

2

Бригада морской пехоты разместилась на окраине города, в районе Мацесты. Штаб находился в двухэтажном кирпичном доме, невзрачном на вид.

Глушецкий появился в штабе рано утром. Дежурный сообщил, что полковник Громов уже пришел и находится в своем кабинете.

Открыв дверь, он увидел полковника, сидящего за столом. Левой рукой он ворошил волосы, а правой постукивал по столу. Подняв голову, полковник сердито посмотрел на вошедшего, но, узнав, встал, протянул руку и густым басом заговорил:

— Рад, рад видеть в моей бригаде, лейтенант. Севастопольцы мне нужны, очень нужны. Семененко рассказал, как вы выбирались из-под скал Херсонеса. Молодцы, не растерялись. С того света, можно сказать, вернулись. И мне повезло. Борода спасла. Я тоже был под теми скалами. Вплавь бросился к катерам. Меня по бороде узнали, вытянули на палубу…