Нас ждет Севастополь

— Частенько же вы употребляете словечко «давай».

— Профессиональная привычка, — пояснил Уральцев. — На каменном карьере нагрузишь вагонетку и кричишь наверх: «Давай!», чтобы поднимали. Въелось это слово.

Уральцев уложил в полевую сумку все тетради и блокноты, сунул сумку под подушку и сел на кровать. Сладко зевнув, он тряхнул головой:

— Между прочим, товарищ лейтенант, у меня есть предложение перейти на «ты», когда вдвоем, и звать друг друга по имени. Меня зовут Григорием.

— Не возражаю, — отозвался Глушецкий.

Замполит ему нравился.

— Вот и отлично, — улыбнулся Уральцев и опять зевнул. — Однако давай спать.

Но только он расстегнул пояс, как в дверь постучали. На пороге вырос слегка смущенный Гриднев.

— Заходи, не робей, — сказал он кому-то в открытую дверь.

За ним вошел знакомый Глушецкому солдат Коган.

— Извините, товарищ лейтенант, — сказал Гриднев, обращаясь к Глушецкому. — Хотел бы обратиться к вам с просьбой. Я прошу вот этого солдата зачислить в нашу роту. Знаю его по гражданской войне. Боевым был парнем.

— Был, может быть. А сейчас какой? — нахмурился Глушецкий. — Напивается пьяным, дерется с патрулями.

— С кем не бывает, товарищ лейтенант, — вежливо улыбнулся Гриднев. — Но вы должны мне поверить. Я поручался за Байсарова. Разве он не стал хорошим разведчиком? Ручаюсь и за Когана. Правда, у него возраст такой, как и у меня. Но настоящий мужчина в сорок пять лет — это еще крепкий человек. Коган мясником был. Силенка у него есть.

— Что силенка у него есть — не сомневаюсь, — усмехнулся Глушецкий. — Сам видел его «работу».

Коган стоял с опущенной головой, но при последних словах он чуть улыбнулся и поднял голову.

— Разрешите мне слово сказать, товарищ лейтенант. Если я скажу вам, что у меня ангельский характер, то вы не поверите. А зачем, позвольте вас спросить, разведчику быть ангелом? Какие данные должен иметь разведчик? Ненависть к фашистам у меня есть? В избытке. Я начинен ненавистью, как колбаса мясом. Сила есть? Имеется средний запас. Умею хитрить? Какой одессит не умеет хитрить?! Глаза, уши, ноги есть? В полном порядке. Таким образом, как говорят докладчики, все данные для работы в разведке налицо. Приказ командира для меня закон. Что вы еще хотите от меня?

Глушецкий повернулся к Уральцеву:

— Возьмем?

— Давай, — тряхнул головой Уральцев.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — и Коган молодцевато поднес руку к виску. — Жалеть не будете.

Когда Гриднев и Коган ушли, Глушецкий повернулся к Уральцеву:

— Не прогадаем? Как думаешь?

— Мне почему-то он понравился, — в задумчивости произнес Уральцев. — Люблю ершистых. Такие люди в жизни — что соль для хлеба. Однако давай спать.

Рано утром, когда Глушецкий и его замполит пили чай, в комнату неожиданно вошел лейтенант такого высокого роста, что оба от изумления широко открыли глаза.

— Лейтенант Крошка, — представился вошедший. — Прибыл на должность командира взвода.

Глушецкий поперхнулся и еле удержался, чтобы не фыркнуть от душившего его смеха: ничего себе «крошка»!

— Кстати, — весело произнес он, — а я только горевал, что нет ни одного командира взвода. Раздевайтесь, будем пить чай.

— Рад, что кстати, — улыбнулся юношеской улыбкой Крошка.

Сняв короткую, выше колен, шинель, он встал у стола и подал Глушецкому направление из отдела кадров. Глушецкий прочитал, еще раз окинул лейтенанта взглядом и с удовлетворением отметил, что он строен, а не сутул, как это обыкновенно бывает у чрезмерно высоких людей. Глаза у него светлые, наивные, рот пухлый, а щеки, по-видимому, еще не были знакомы с бритвой.

— Садитесь, — вторично пригласил он лейтенанта и с усмешкой добавил: — А то голову приходится задирать, глядя на вас.

Крошка сел, и табуретка заскрипела под ним.

— Не рад я своему росту, — произнес он невесело. — Два метра и два сантиметра, сапоги сорок седьмой размер. Где подобрать для меня шинель, сапоги, белье? Сплошное мучение.

Может быть, пока мы в тылу, можно приодеть меня? Сами видите, в какой шинели хожу. А сапоги рты пораскрывали…

— Да-а, — покачал головой Уральцев. — Старшине забота…

— А фамилия смех у людей вызывает, — продолжал Крошка. — В детском доме, где я воспитывался, так дразнили меня. Настоящей моей фамилии никто не знал, и я сам не помнил. Так и закрепилась за мной несуразная кличка.

— В разведке служили? — спросил Глушецкий.

— Был командиром стрелкового взвода, но приходилось и разведкой заниматься. Понравилось. Да и данные для работы в разведке имею.

— Что за данные?

— А ноги. В разведке ведь главное суметь вовремя смыться.

Шутка была старая, известная фронтовикам, но Глушецкий вежливо улыбнулся.

— Но когда будем подходить к вражескому окопу, вам придется ползти или, в лучшем случае, идти на коленях. Иначе противник вас увидит, — пошутил Уральцев.

— Не беда, — самоуверенно сказал Крошка, поднося ко рту кружку с чаем.

После чая Глушецкий заявил:

— Пошли в роту. Сегодня работы хватит до полуночи.

4