Нас ждет Севастополь

Когда пришел в себя, первой мыслью было: «Куда меня ранило?» Несколько минут он не поднимался, пытаясь определить, в какое место ранен. В голове шумело, по всему телу разлилась слабость. И тут его поразила тишина. «Неужели я оглох?» – испугался он. Но только так подумал, как услышал в соседней комнате разговор на немецком языке.

Превозмогая слабость, Уральцев поднялся, подошел к окну. Под окном стояла группа немцев.

«Попался. Как глупо», – подумал он и вынул пистолет.

Он перебежал в дальнюю комнату, прикрыл дверь и огляделся. На полу лежал мертвый матрос, тот, который не дошел два квартала до дома. Около стены увидел большое квадратное отверстие в полу. «Погреб», – сообразил Уральцев и, не долго раздумывая, полез в него. Лестницы не оказалось, пришлось прыгать. Как только ноги коснулись пола, кто-то схватил его за грудь и приставил к лицу пистолет.

– Кто такой?

– Свои, свои, – торопливо ответил Уральцев.

– Ах, это вы, майор. Проходите.

Уральцев шагнул в сторону и больно ударился о что-то головой.

Тогда остановился и спросил:

– Кто еще тут?

– Нас двое. Вы третий.

– У вас нет фонарика?

– Нет.

– А спички?

– Есть.

– Зажгите. Надо осмотреться.

Подвал оказался большим, выложен кирпичом. Почему-то в нем было сделано два уступа.

– Заляжем за тем уступом, – сказал вполголоса Уральцев. – Не будем подавать никаких признаков жизни весь день. Как наступит ночь, попытаемся выбраться.

– А если немцы заглянут в подвал?

– Придется подраться.

Наверху послышались шаги. Уральцев и оба матроса залегли за уступом. До них донеслись голоса немцев.

– А крышки от подвала не было? – шепотом спросил Уральцев у лежащего рядом матроса.

– Не видал.

Помолчали. Время тянулось медленно.

– Как ваша фамилия? – вполголоса спросил Уральцев.

– Александр Соловьев. В начале войны был минером на корабле.

– В морской пехоте давно?

– Второй год. Еще с Севастополя.

Уральцев спросил второго матроса. Тот молчал, уткнув голову.

– Он ранен, – сказал Соловьев.

– Рану перевязали?

– Не знаю.

Соловьев встал, приподнял матроса.

– Коля, как твоя рана?

Матрос тяжело дышал.

– Пить, – простонал он.

– Тише, над нами немцы.

У Соловьева уцелела фляга, в которой было немного воды. Выпив, матрос несколько мгновений молчал, потом обеспокоенно спросил:

– Вы меня не бросите?

– За такой вопрос, Коля, следовало бы тебе по морде дать.

– Выше колена осколком вдарило. Нога одеревенела, не могу идти.

– Ну и лежи, терпения наберись. Перевязал ногу?

– Ремнем перетянул выше раны.

Соловьев достал из кармана бинт.

– В которую ногу ранен?

– В левую.

– Давай забинтую.

– Штаны придется рвать.

– Черт с ними, новые получишь.

Неожиданно потемнело. Уральцев насторожился. Отверстие в погреб заслонила фигура немца. Видимо, его распирало любопытство-что там в погребе, нельзя ли чем поживиться? Какое-то время он раздумывал, потом стал спускаться.

– Затаитесь, – шепотом приказал Уральцев, вставая. – Дайте финку.

Он прильнул к кирпичному выступу: может, немец не заметит их.

Немецкий солдат постоял немного, что-то проворчал, вынул фонарик и шагнул к выступу, где находился Уральцев. В этот миг раненый матрос скрипнул зубами. Немец отшатнулся, вскрикнул и попятился. Уральцев рванулся к нему и вонзил в грудь финку. Вскрикнуть второй раз немец не успел. Соловьев сжал ему горло.

В отверстие просунулось сразу две головы и тут же отпрянули.

– Матрозен, – встревоженно крикнул кто-то наверху.

Уральцев вынул пистолет, решив стрелять в каждого, кто станет спускаться вниз.

Но никто больше в отверстие не заглядывал.

Несколько минут наверху слышались разговоры. Потом к отверстию кто-то подошел и заговорил по-русски:

– Матросы, вы в безвыходном положении. Предлагаем немедленно сдаться… И записаться в добровольческую армию генерала Власова.

– Ну и стерва, – со злостью процедил Соловьев.

– Выходите, – опять раздался голос. – Нечего раздумывать.

Несколько минут длилось молчание.

Уральцев слышал отдаленный гул боя, слышна была даже автоматная стрельба. Значит, бой идет все еще в городе. Крепко же держатся гитлеровцы. Наши, видимо, владеют только береговой чертой.

Молчание нарушил тот же голос, но сейчас уже озлобленный:

– Не сдаетесь, значит. Идейные, стало быть, коммунисты. Ну и сдыхайте собачьей смертью.

В подвал посыпались гранаты. Их осколки не задевали укрывшихся за выступом десантников, но стало трудно дышать от поднятой взрывами пыли и удушливого дыма.

«Нас не так-то просто тут взять», – подумал Уральцев, выглядывая из-за уступа после взрывов и наводя пистолет на люк в полу.

Еще несколько минут тишины. Наверху кто-то сказал:

– Капут матрозен.

Другой голос по-русски произнес:

– Выпьем за упокой их душ, чтоб им икалось на том свете.

Раненый матрос тихо застонал, попросил пить. Но воды не было. Соловьев наклонился к нему:

– Терпи, браток. Кусай губы, но не стони и не скрежещи зубами. Ты же моряк.

– Невтерпеж. В груди горит… Поверни меня на живот.

Оказавшись на животе, раненый зажал зубами пилотку и уткнулся лицом в пол.

– Как его фамилия? – спросил Уральцев.

– У него смешная фамилия – Небылица.

– С Украины родом?

– Кубанский, только не помню, с какой станицы.

– А вы откуда?

– Ростовчанин.