Читаем Нас ждет Севастополь полностью

Он поднял голову, и взгляд его упал на Новосельцева. В глазах Корягина мелькнуло что-то похожее на упрек, но он тут же нахмурил брови и махнул рукой:

– Идите.

Возвращаясь на катер, Новосельцев раздумывал: «Что-то у нас не очень ладно получается».

На катере уже разместились десантники. Среди них расхаживал Ивлев. Парторг считал своим долгом беседовать со всеми, кто находился на борту. Он ходил от одной группы к другой и подбадривал, цитировал «Советы бывалого десантника».

Море по-прежнему было бурное, и десантники с опаской поглядывали на гривастые волны. На этот раз на борту были не моряки, а пехотинцы, многие из них впервые шли в десант. Ивлев понимал их.

– Главное, ребята, не робеть, – говорил он. – Сегодня волна поменьше вчерашней. Опасаться нечего. Верно, товарищ командир? – обратился он к подошедшему Новосельцеву.

– Верно, – подтвердил Новосельцев. – Моря бояться не надо.

– А я не боюсь, – сказал один десантник. – А вот шкура почему-то дрожит.

– Ты хлебни из фляжки, – посоветовал кто-то. – Испытанное средство от дрожи.

– Рановато, – не согласился тот, что заговорил о шкуре. – На крымской землице выберу моментик и тогда тяпну законные фронтовые сто граммов. А шкура пусть подрожит, она дубленая, в окопах закаленная.

– Вот это верно говоришь, – заметил Ивлев. – А теперь будет просоленная. Такую шкуру и пуля не возьмет.

С берега просигналили: «Идти к месту высадки». Катер дрогнул: заработали моторы.

Как и предсказывал Корягин, во вторую десантную ночь кораблям было значительно труднее, чем в первую. Если вчера на их стороне была внезапность, то сегодня уже не было этого преимущества. Противник сосредоточил в районе высадки много артиллерийских батарей. Вражеские самолеты сбрасывали над проливом светящиеся бомбы, прожекторы ловили своими лучами маневрирующие корабли.

Сначала Новосельцев решил повести свой катер к песчаной отмели, заметив, что она слабо обстреливается, но передумал. Корабль не сможет подойти к самому берегу, десантникам придется прыгать в ледяную воду и идти по открытой для пулеметного обстрела песчаной косе.

– Лево руля, – распорядился он.

Катер пошел вдоль берега. Вскоре Новосельцев заметил каменистый выступ и повел корабль к нему. Но к берегу и тут нельзя было подойти. Три матроса спрыгнули в воду. С борта им подали сходни. Минуты через две на корабле не оказалось ни одного солдата.

Когда катер отошел, у Новосельцева отлегло от сердца.

Он перевел ручки машинного телеграфа на «полный вперед».

И вдруг из затемненной части горизонта выскочили три фашистских торпедных катера. От неожиданности Новосельцев вздрогнул.

Какое-то мгновение он раздумывал: броситься навстречу или отвернуть и уйти, закрывшись дымовой завесой. В каюте у Новосельцева под рамкой были записаны слова адмирала Макарова: «Если вы встретите слабейшее судно – нападайте, если равное себе – нападайте, и если сильнее себя – тоже нападайте». Эти слова были для него девизом. В другое время Новосельцев не раздумывал бы. Но сейчас приходилось поразмыслить. На корабле почти половина команды новые люди. Как-то они будут действовать?

Раздумывал Новосельцев недолго. «Почему я должен считать, что лучше других офицеров воспитал своих матросов и старшин? Я должен верить людям и с других кораблей», – решил он и крикнул в мегафон:

– Идем в атаку! Весь огонь по флагманскому катеру!

Вражеские катера шли клином.

Морской охотник рванулся им навстречу.

Над морем засверкали огненные трассы.

Рев моторов, трескотня пулеметов, грохот орудийных выстрелов заглушили все – и свист ветра в снастях, и человеческие голоса. Крепко уцепившись правой рукой за поручни, Новосельцев подался вперед.

Вражеская пулеметная очередь разбила ветровое стекло.

– Не зацепило? – спросил Новосельцев рулевого.

– Над головой пролетели, – ответил Токарев.

Торпедные катера изменили строй. Флагманский оказался в глубине, а два вышли вперед.

«В мешок думают загнать, – сообразил Новосельцев. – Посмотрим еще, кто в дураках останется. Перекрестным огнем они наделают себе больше вреда, чем мне».

Он был уверен, что гитлеровцы совершили тактическую ошибку, и поэтому не изменил курс своего корабля, решив прорезать строй вражеских кораблей. Подобный бой ему пришлось вести у берега Малой земли, и тогда он вышел победителем. Правильно говорил один старый адмирал, что прорезание строя превращает морское сражение в свалку, но преимущество всегда у того, кто прорезает строй.

Сигнальщик Шабрин обрадованно доложил:

– Позади идет наш катер. Расстояние четыре-пять кабельтовых.

Новосельцев обернулся, увидел морского охотника, спешащего на выручку.

– Теперь возьмем их в оборот, – вырвалось у него.

Неожиданно вражеские катера разом повернули назад и стали уходить, закрывшись дымовой завесой.

Новосельцев усмехнулся:

– Заслабило…

Из радиорубки выскочил Душко:

– Вам радиограмма.

Новосельцев расшифровал ее. Командир дивизиона предлагал остаться на час вместе с катером Кожемякина в засаде.

Когда катер Кожемякина подошел почти вплотную, Новосельцев спросил:

– Получил радиограмму?

– Получил, – ответил Кожемякин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза