Нас ждут

На том берегу, на площадке, вырубленной в отвесной скале, стояли три высоких цилиндра — из них машины брали бетон. Машина подъезжала под один из этих цилиндров, нагружалась бетоном, потом проезжала по узкой, вырубленной в отвесной скале дороге к краю плотины, дальше ехала по узкому настилу из досок и подъезжала к тому месту, где плотина была самая низкая.

Высокий кран — стеклянная кабина его парила высоко в тучах, как вертолет, — опускал вниз бадью, и машина, опрокинув кузов, высыпала в бадью бетон. Машина там, внизу, напоминала спичечный коробок, ковш казался размером с пельмень. Человек, стоявший внизу, сигналил поднятыми руками в рукавицах, и кран, одновременно разворачиваясь, начинал медленно поднимать бадью снизу вверх. Она пролетела невдалеке от меня, и я увидел, что высота бадьи метров пять. Бадья опустилась туда, в самое низкое место плотины. Люди в брезентовых робах, касках и рукавицах приняли её, открыли затвор и высыпали гору бетона к себе. Потом какими-то инструментами стали разравнивать его, разровняли. Ну что ж, ещё таких же бадеек штук сто, и это место поднимется вровень с остальными, и воде, нетерпеливой и бурной, придётся искать другие лазейки. Задача людей была в том, чтобы не оставить воде никаких лазеек! Снова подъехала машина с бетоном, и снова наверх полетела бадья. Машины с бетоном шли длинной очередью, одна за другой. Шла, как я понял, гонка: поднималась вода и поднималась плотина, и неизвестно, кто поднимался быстрее.

Внизу, под плотиной, кипела работа. Нужно было как можно быстрее всё подготовить, чтобы пустить воду в трубы. Но просто ведь так её не пустишь: надо, чтобы внизу уже всё было готово, пригнано, могло бы работать, — иначе обрушившаяся вода просто разгромит всё внизу, и только.

Сверкала сварка — ослепительно яркие огоньки, на них невозможно было смотреть, не зажмурившись. Сварщики, как осы по бублику, ползали по круглому железному кольцу, сваривая швы между отдельными кусками.

Бублик. Сначала он целый, а потом его режут на части. Здесь же наоборот: части сваривали в целый бублик.

Другие сварщики ползали по водоводам, спускающимся огромными полыми колоннами сверху вниз; некоторые были собраны ещё не до конца — сварщики ползали не только снаружи гигантских труб, но и внутри. Одно колено трубы, самой крайней, летело ещё, подвешенное на тросе, — люди в касках ловили его, прилаживали на место.

В одном месте работа кипела, в других местах — люди вроде бы двигались не так торопливо. Кое-где краны вообще стояли неподвижно. Сначала я было возмутился, но потом подумал: наверное, только абсолютно ненормальный человек может требовать, чтобы все инструменты в оркестре играли бы непрерывно и с одинаковой силой. Наверное, так и надо, чтобы работали только те инструменты, которые сейчас нужны.

Я стоял на обрыве довольно долго, потом стал приглядываться: смогу ли я спуститься по склону вниз, к людям? Когда я только наступал на склон, сразу же из-под моей ноги начинали катиться вниз камни; они увлекали за собой следующие; начинался обвал, который, правда, вскоре заканчивался, утыкаясь в железные сетки, закреплённые по всему склону.

Ну ясно, это было вполне понятно. Кому особенно приятно, когда на него сверху прыгают огромные камни?

Осторожно, от сетки к сетке, я начал спускаться вниз. Иногда, задев ногой камень, я застывал: не покатились бы следующие! Выждав, когда этот камень благополучно «затихал», я снова продолжал спускаться.

Вспомнив о тоннеле, я глянул наверх: полуприкрытый воротами, он темнел в скале, как вход в глубины вселенной.

Я вдруг подумал: «Как же там оказалась машина? Неужели она карабкалась по склону, по которому я сейчас спускаюсь?» Странная всё-таки то была машина, и непонятно, как она оказалась в тоннеле!

Хватаясь руками за скалу, я видел на ней ровные сколотые площадки; скала, видимо, не была такой, её долго скалывали разными инструментами, сдвигали для того, чтобы здесь могла разместиться плотина с её хитрыми устройствами и агрегатами.

Иногда нога у меня срывалась, я висел над обрывом на десяти пальцах и одной ноге, нащупывая второй ногой, куда бы можно было её приспособить. Думаю, если бы мой папа увидел меня сейчас, он бы не упрекнул меня в вялости: тут уж приходилось дёргаться как акробату на ниточке, тут уже было не до лени.

Время от времени я оглядывался вниз через плечо: долго ли мне ещё так спускаться?

Наконец я оказался на плотине, уселся на какие-то деревянные козлы, сидел, тяжело дыша.

Отсюда, с плотины, картина была особенно страшной: вода стояла почти на уровне края, и от того, что она была тёмная и клокочущая, казалось, что она ещё выше.

На другую сторону плотины вода пробивалась еле-еле через три специальные узкие щели в плотине и уносилась по дну ущелья; всю остальную воду, всю мощь сдерживала, до поры до времени, плотина.