Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Радость от предстоявшего события омрачалась несчастным случаем, произошедшим на днях с экипажем Кости Драпова. Его самолет разбился во время ночного тренировочного полета как раз при заходе на посадку. Отказал двигатель, а скорости-то уже нет, и машина, совсем немного не дотянув до полосы, грохнулась о землю. В огне моментально вспыхнувшего пожара погиб штурман, а сам Костя и его стрелок-радист, сильно обгоревшие, были тут же отправлены в госпиталь.

Как раз перед Драповым на этом же самолете летал Сережа Токарев. Он что-то напутал с режимами работы моторов, израсходовав гораздо больше бензина, чем планировалось, а Костя не посмотрел на топливомер перед взлетом, вот и остался в самый неподходящий момент с пустыми баками…

И вот мы, молодые летчики, штурманы и стрелки-радисты, построившись в шеренгу, стоим впереди полкового строя, устремив взгляды в сторону развевающегося на ветру Гвардейского знамени.

– Пока наши руки держат штурвал самолета, – раздается громовой голос начальника штаба полка, читавшего текст клятвы гвардейцев.

– Пока наши руки держат штурвал самолета, – стройным хором воодушевленно вторим ему мы.

– Пока глаза видят истерзанную фашистами землю, пока в груди бьется сердце и в жилах течет кровь…

– Мы будем драться…

– Громить…

– Истреблять нацистских зверей…

– Не зная страха…

– Не ведая жалости…

– Презирая смерть…

– Во имя полной и окончательной победы над фашизмом!

– Клянемся!

– Клянемся!

В этот момент вспомнились строки, написанные Сашей Пресняковым два года назад, которые он совсем недавно читал нам в клубе:

Я сегодня попал под обстрел в Ленинграде.
Шел по улице, вдруг – неожиданный свист.
И раскатистый грохот разрывов тяжелых снарядов,
И какой-то безумный, хватающий за душу визг,
И осколки стекла, и куски кирпича под ногами…
Нет, я просто не в силах всего передать,
Ни того, как безмолвно свалилась старушка с цветами,
Ни того, как над девочкой плакала бедная мать.
Под крылатый корабль бомбы быстро подвесили братцы,
Мы сейчас вылетаем, чтоб гадов фашистских бомбить,
И сегодня за вас, дорогие мои ленинградцы,
Я, балтийский пилот,
Я, москвич Пресняков,
Буду мстить.

«Буду мстить», – подумал я. За слезы и боль любимой, за рано состарившихся родителей, за раненых, искалеченных и погибших солдат, за Родину… Буду мстить…

Первые торпедные атаки

В последних числах сентября 43-го А. Н. Дарьин убыл на Черноморский флот. Вместо него нашим командиром был назначен Иван Иванович Борзов. Переведенный в 1-й МТАП Балтийского флота во главе группы тихоокеанских торпедоносцев с началом зимней войны с Финляндией, он сразу же зарекомендовал себя с лучшей стороны, заслужив за эту кампанию свой первый орден Красного Знамени.

С самого начала Великой Отечественной экипаж командира звена лейтенанта Борзова принимал активное участие в боевых действиях, совершая порой по три вылета в сутки. В середине сентября 41-го его самолет, подбитый немецкими истребителями, загорелся. В кабине показались языки пламени, нестерпимо обжигая руки пилота, сжимавшие штурвал. Но Борзов, превозмогая боль, вел свою машину домой, и лишь когда она окончательно потеряла управление, приказал оставшемуся в живых стрелку-радисту Беляеву воспользоваться парашютом. Только после этого он сам покинул охваченную огнем машину…

Три дня спустя Борзову удалось не только выйти к своим, но и привести с собой около трехсот наших пехотинцев, потерявших в боях своих командиров. Несмотря на сильные ожоги, врачам не удалось продержать Ивана Ивановича в госпитале дольше нескольких дней. Вскоре он появился на полковом КП с требованием дать ему боевое задание. Так и летал с перебинтованными руками, не обращая внимания на боль в обожженных пальцах.