Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

В начале 43-го Борзов, командовавший к тому времени 3-й Краснознаменной эскадрильей, был назначен инспектором 8-й минно-торпедной дивизии Балтийского флота. В его новые обязанности входило обобщение боевого опыта летчиков-торпедоносцев и усовершенствование тактики их действий. Иван Иванович, как показали дальнейшие события, прекрасно справился с этой непростой задачей, при этом не прекращая совершать боевые вылеты. Накопленные знания были полностью реализованы им на должности командира 1-го Гвардейского МТАП. Сказать, что по отношению к нам, подчиненным, Борзов был очень требовательным, значит, не сказать ничего. Еще будучи инспектором, он уделял особое внимание технике пилотирования в аварийных ситуациях, ведь именно она в конечном счете решает судьбу экипажа в боевых условиях, и лично проверял каждого летчика. Такой полет становился очень серьезным испытанием. В самый неожиданный момент Борзов, не предупредив, мог выключить один из двигателей. Так он проверял нас, как говорится, «на вшивость».

После вылета незамедлительно следовал разбор с пристрастием. Можешь не сомневаться: все припомнит тебе командир, вплоть до малейшей ошибки. И не жди пощады! Стоишь навытяжку, испепеляемый его взглядом, как кролик перед удавом. А он песочит тебя на чем свет стоит…

– Ты воевать пришел?! Или что! – Каждое слово бьет наотмашь. Но если «экзекуция» ограничивалась лишь этим, считай, повезло. Значит, небольшую помарку допустил или на мгновение с реакцией запоздал. А если уж грубую ошибку сделал, например, «козла» на посадке оторвал – материл нещадно.

Какое-то время мы списывали все это исключительно на взрывной темперамент Ивана Ивановича, но вскоре я убедился, что главная причина совсем не в нем. С первых же боевых полетов одна деталь в поведении Борзова сразу же обратила на себя мое внимание. Наш командир никогда не уходил отдыхать, пока все экипажи не вернутся с задания. Так все время и ждал на КП. Встанет, выйдет на улицу, покурит и снова к столу. На часы глянул – ага, сейчас мои соколики находятся примерно здесь, – палец правой руки барабанит по карте.

И чем меньше времени остается до их предполагаемого возвращения, тем более нервным становится Борзов. Мечется, как зверь, запертый в клетку. Выкурил одну сигарету, тут же от нее прикурил другую… Все понимали – в такие минуты лучше его не беспокоить.

В один из таких дней мне удалось немного приоткрыть завесу, скрывающую истинные чувства моего командира. Получилось так, что на несколько минут я остался один, сидящий на скамейке за КП. Остальные ребята отошли немного в сторону. Как раз в это самое время появился Борзов. В ответ на мой порыв подняться, приветствуя старшего по званию, махнул рукой, давая знак оставаться на своем месте, и сел рядом, нервно затянувшись сигаретой. И вдруг неожиданно произнес, пристально глядя в сторону посадочной полосы: «Черт возьми! Проще самому слетать, чем за вас тут волноваться!»

И вот вдали раздается постепенно нарастающий гул моторов. Наши возвращаются. Этот ритмичный рокот, ничего не значащий для стороннего наблюдателя, многое может сказать опытному авиатору, ведь раненый двигатель звучит совсем не так, как здоровый. И если есть хоть малейшее подозрение, что с приближающимся к аэродрому самолетом не все в порядке, можно не сомневаться: еще раньше техника рядом с ним после посадки окажется сам командир.

Сел один, появляется второй. Соответственно меняется настроение Борзова. Он заметно оттаивает и может переброситься несколькими словечками с находящимися рядом подчиненными. А вот наконец и последний самолет. Именно в такие моменты, когда все благополучно вернулись домой, нам и удавалось увидеть на обычно суровом лице командира столь редкую улыбку.

Но если все сроки выработки топлива прошли, а кто-то не вернулся домой… Борзов становился мрачнее тучи. Отправив всех на отдых, он ни на шаг не удалялся от КП. Ведь всегда остается надежда на то, что исчезнувший экипаж по тем или иным причинам не смог выйти в район своего аэродрома, либо приземлившись где-то в другом месте, либо сев на вынужденную посадку.

Вот поэтому так легко выходил из себя Борзов при малейшей неточности пилотирования, прекрасно понимая, что в боевых условиях любая оплошность может стоить жизни… Лишь в более зрелом возрасте, когда я смог взглянуть на события тех тяжелых лет с высоты приобретенного опыта, у меня возникли очень серьезные сомнения в том, кому в наибольшей степени были адресованы командирские ругательства – допустившему ошибку молодому пилоту или летным училищам, отправившим его на фронт столь неподготовленным… Но и тогда мы, принимавшие все исключительно на свой счет, не обижались на Борзова. Понимали, что сами виноваты… Правда, и он долго зла не держал, отходил быстро…