Насекомое

Но в этот ранний рассветный час, освещаемый пронзительно яркими полосами лучей восходящего солнца, такими живыми и утверждающими действительность, предметы из прошлого были бессильны возрождать в мыслях Антона Ивановича образы былого. А, он глядя то на один из них, то на другой и не получая необходимого отклика, всё более раздражался. Наконец, устав ждать, он подошёл к серванту и, открывая его дверцы и выдвигая ящики, принялся перебирать полотенца, простыни, куски мыла, старые календари, статуэтки и прочие, сбереженные впрок или на память, вещи. Каждая из них, безусловно, имела важную для хозяина дома печать прошлого, но, несмотря на это все они хранили молчание, не отзываясь в нём ничем. С глубокой досадой Антон Иванович задвигал последний осмотренный им ящик, как вдруг заметил в нём придвинутый в самую глубь небрежный свёрток из газетного листа. Развернув его, он обнаружил слегка помятую наполовину пустую сигаретную пачку, с вложенной внутрь неё газовой зажигалкой. Антон Иванович вспомнил, как слёзно упрашивала его жена покончить с курением, а он всё никак не мог себя пересилить, и из раза в раз обманывая её, что больше не притронется к сигаретам, прятал их и тайком курил. Позже, он всё же бросил эту привычку, но сделал это уже после развода, отчасти в доказательство собственной воли, отчасти из-за того, что стал казаться себе слишком старым. В любом случае, теперь это не имело никакого значения. Антон Иванович вернулся за стол и, вытащив из пачки зажигалку, задумался. Когда-то он любил курить. На балконе своей городской квартиры, в обеденный перерыв в скверике перед зданием муниципалитета, на лавке во дворе дома, да и просто в выдавшуюся свободную минуту это занятие его необычайно умиротворяло. Рабочая суета или гомон домочадцев- всё переставало быть таким тревожащим и надоедливым, как только Антон Иванович уединялся с пряно пахнущей табаком сигаретой. Отказаться от этого блага ему было нелегко, однако оно перестало быть необходимым, когда квартира лишилась шумного голоса супруги, а рабочая сумятица осталась позади его пенсионного возраста. После развода жена его, на удивление, быстро обрела нового спутника, и Антону Ивановичу захотелось проявить себя. К тому же, поглядывая на собственное отражение в стекле балконной двери, он всё чаще стал замечать, что профиль его фигуры уже не тот, что прежде, а дымящаяся в руке сигарета отчего-то лишь ещё больше подчеркивает эту неприятную особенность. Тогда-то он и решил оставить курение, и пусть не сразу, но так и сделал. И вот теперь неожиданное напоминание о уже почти забытой привычке вдруг вновь пробудило в Антоне Ивановиче желание ощутить это необъяснимое словами блаженство, когда можно остаться наедине с собой и, отвлекшись ото всего, покурить. Он достал из пачки сигарету, приложив к носу, втянул ноздрями её сладковатый аромат, а затем отправил её в рот и, чиркнув зажигалкой, закурил. Но вопреки всем ожиданиям, первый вдох не принёс Антону Ивановичу былого удовольствия. Во рту его горчило, а из груди вырывался саднящий горло, удушливый кашель. Мысль о том, что всё и даже это окончательно изжило себя, нервно скользнула в голове хозяина дома. Он громко и с голосом прокашлялся, однако, не перестал курить, а лишь более осторожно вбирал в себя дым.

Гостиная старого дома постепенно наполнялась мутными, зависающими в воздухе извилистыми дымными облачками. Медленно, почти незаметно глазу, они тянулись по комнате, словно туманом оплетая её и всё более сгущаясь. Вскоре и стулья, и сервант и кресло, и торшер, и Антона Ивановича, сидящего за столом- всё окутал дым. Тяжёлая рыжая портьера, закрывающая окно, теперь оплетённая полупрозрачными рюшами дыма, казалась уже не такой громоздкой и будто бы плыла в туманной пелене, двигаясь не то вниз, не то вверх. В полумраке гостиной она горела точно светильник, озаряя его сиянием утреннего солнца, пробивающегося сквозь плотную вязь её нитей.

А за портьерой, отгороженный ею от происходящего в доме, по-прежнему был мотылёк. На рассвете, едва только солнечный луч коснулся оконного стекла, он вновь бросился на неприступную прозрачную стену; снова и снова тщательно ощупывал её в поисках спасительной прорехи и решительно атаковал ударами крыльев, пытаясь разрушить. Хрупкий и почти невесомый он бился с ненавистной ему преградой из последних сил, теряя их и ослабевая.