Наш Артем

Нравится Федору бродить одному. Отец день-деньской на работе, мать по хозяйству крутится, за ним приглядывает старшая сестра — Дарья. Но разве ей углядеть! Зазевается, а Федор и был таков. Отойдет подальше от дома и теперь не спешит. Интересно рассматривать витрины магазинов. Чего только там не выставлено. Вот ему бы такое ружье! Что он с этим ружьем делать будет, Федя не знает. Или вон ту книжку с картинками. Ну, хотя бы на худой конец сахарный крендель, который висит над дверями хлебной лавки. Такой и за год не съешь.

Витрины ведут Федора все дальше и дальше от дома. Вот уже и солнце клонится к земле, а Федор все разгуливает. Ему и дела нет до того, что Дарья с ног сбилась, ищет его. Не беспокоится он и о том, как найдет дорогу обратно домой — а вывески на что? По ним и придет. Он бы и еще погулял, но больно есть хочется, а вокруг то хлебные лавки, то мясные, и вразнос что-то продают.

Федору еще и шести не исполнилось, когда он, вдоволь нагулявшись по улицам, изучив их вдоль и поперек, засел дома за книгами. И словно большое окно распахнулось в ранее неведомый, загадочный мир. Теперь уже он не сказочки офенины читает. Дома, правда, книжек мало. Зато через дорогу живет Николай Дьяконов. У него отец военный врач, и книг у того полон дом. Часами можно сидеть и рассматривать. Ну и читать, конечно. Правда, часто попадаются такие, что читай, что не читай, все равно ничего не понять. Колина мама только руками всплескивает, отберет книгу, даст другую — сказки. Опять сказки! Интересно, конечно, но вот только обидно, что в сказках все больше короли, царевны да принцессы, а мужики почему-то редко попадаются. А Федор себя мужиком считает. Во всяком случае так мать называет отца и его, Федора, когда кличет их вечерять.

Николай Дьяконов горазд на всякие выдумки. Однажды они остались в доме одни. Николай достал из отцовского стола револьвер. Вот это да! Федор взял его обеими руками — тяжеленный. Хотел отдать Николаю, а револьвер как бабахнет! Право, сам выстрелил. Или это уже потом показалось? А в момент выстрела он света божьего от боли не взвидел. Пуля угодила в левую ногу. Чуть выше щиколотки. Как он теперь домой явится? Что скажет? Отец определенно отлупит, мать в слезы, и Дарочка тоже. Николай бледный, дрожит от испуга, боится поднять револьвер с пола.

Федор хотел было дождаться Колиного отца — ведь он же доктор, он знает, как кровь унять и сделать так, чтобы нога не болела. Нет, уж лучше он промолчит. И Николай не должен никому ничего говорить. А кровь, она сейчас засохнет. Сколько раз в деревне обдирал босые ноги о камни, в реке натыкался на коряги. Еще как больно было! И кровь шла. Ничего, через несколько дней заживало.

Так и рос с пулей в ноге, а дома никому ни слова. Жаловаться, хныкать он вообще не любил. Да и на кого жаловаться? Вот прошлую весну отец его ремнем отходил. А за что? За то, что с ребятами бегал на Днепр, лед пробовать. Ведь интересно — выдержит или не выдержит.

Федору казалось, что должен выдержать, река-то вон какая могучая. И лед на ней должен быть крепчайший. Только отошел от берега шагов на пять — раз, и провалился. В сапогах вода хлюпает, штаны мокрые. Почти все ребята испугались и убежали, остался лишь один настоящий друг. Он жил рядом с рекой. Зашли к нему — Федор обсушился и домой явился как ни в чем не бывало. И все же мать товарища рассказала отцу, ну тот его и отлупил. Заболел бы, тогда иное дело, есть за что лупцевать. А ведь он здоров, не простудился даже.

Андрей Арефьевич и на сей раз не разбогател, но все же сумел открыть маленький кирпичный заводик. Все здесь примитивно до крайности. Глину рабочие месят ногами. Кирпич формуют, словно булки лепят, и в печь на обжиг несут на руках.

Но какой бы ни был заводик, а ныне Андрей Сергеев — заводчик. И его сын может пойти учиться в реальное училище, даже в гимназию мог бы, но отец посчитал, что гимназия — это баловство. Из реального и в инженеры скорее выбьешься. Вот куда замахнулся отходник из села Глебова.

Федор учился охотно. Семи лет он пошел в частные подготовительные классы, а в девять держал экзамен в реальное училище.

К моменту поступления Федора в Екатеринославское реальное училище эти учебные заведения претерпели много всевозможных преобразований. К 1892 году по всей Российской империи их насчитывалось немногим более ста и обучалось в них около 23 тысяч человек. Некоторые училища имели даже свои пансионаты. За обучение нужно было платить от 25 до 70 рублей в год, исходя из «достатка родителей». Окончившие все семь классов (седьмой считался дополнительным и в него шли только те, кто собирался продолжать обучение в специальных высших учебных заведениях) могли держать экзамены в институты.