Читаем Наш Ближний Восток полностью

Внезапно небольшого роста «духовник» в очках чуть не утыкается в меня, берет за обе руки, приветливо улыбаясь, приветствует наше прибытие. Как и все «новые» иранцы, он также не представляется. Позднее по фото мы узнали, что это был Халхалиль, весьма спорная и необычная фигура среди иранского духовенства, – одно время председатель скорых на руку исламских ревтрибуналов, затем глава организации по борьбе с наркотиками. (Эта организация произвела ряд успешных рейдов, пожалуй, «слишком успешных», т. к. оказались затронуты интересы некоторых «высших» людей, и Халхалиль ушел на время с арены, оставаясь явным противником Базаргана, которого не раз называл предателем революции.)

Но это все было потом, а пока… Халхалиль ввел нас в одну из классных комнат, где у входа мы сняли ботинки, – оказалось, ошибка. Нас повели в другой класс, куда мы уже вошли в носках. Нам сказали, что Хомейни придет сюда для разговора с нами. Мы, было, по своей европейской несообразительности горячо сказали: зачем же ему беспокоиться и приходить к нам, мы сами можем прийти к нему. Но нам объяснили, что так делается в Европе, здесь – по-другому: сидите, ждите, хозяин сам придет к вам.

В комнате парт нет, на стене одинокая черная доска напоминает о прежнем ее назначении. На полу простые ковры, у стены они покрыты белым, и лежат небольшие подушечки. Видимо, придется сидеть нам на полу у стены. На полу же стоят и телефоны. Душно, смеркается, за открытыми окнами шевелится, шумит толпа.

Хомейни появился в двери как-то неожиданно, без каких-либо предупреждений. Он среднего роста, в светло-коричневой накидке, под ней темная одежда, на голове черный тюрбан. Руки утонули где-то за мантией, то ли в широких рукавах, то ли просто так – за накидкой. Хомейни, выпростав правую руку, сделал ею общий приветственный жест, руку спрятал. Я подошел, поздоровался. «Дед» кивнул и жестом пригласил к одной из стенок сесть. Сели: я слева от него, наш первый секретарь-переводчик Володя Фенопетов со мной рядом и чуть впереди. Еще уселись двое мулл, подполз на коленях третий, какой-то парень на весу держал портативный магнитофон у рта Хомейни.

Хомейни кивал в ответ на мои приветственные слова, но глаза его отражали явную настороженность, выдавали какое-то состояние внутренней мобилизации к чему-то неожиданному. Это меня удивило. За многие годы дипломатической службы и общения с иностранными деятелями, когда встречаешься с ними впервые, я никогда не видел такой настороженной реакции у собеседников. Обычно бывало любопытство, вежливость, приветливость, даже холодность, но чтобы ощущение опасности, тревоги – не было. Значит, подумалось, видимо, это первая у него в жизни встреча с советским представителем, да еще в такой обстановке.

Лицо красивое, с правильными чертами. Особое впечатление производят глаза – глубокие, темные, из-под нависших широких бровей. Какая-то сила исходит от них. Руки не старческие, без синих прожилок, кожа ровная, цвет, как и лица, смугловато-розовый. Все это впечатление я составил, разглядывая в упор Хомейни, во время переводов, которые делал Володя. Хомейни смотрел на него, я – на Хомейни.

Хомейни хорошо отреагировал на приветственные слова, на мысль о том, что для отношений между обеими странами открываются новые благоприятные возможности.

В его высказываниях звучала и благодарность за дружественные чувства к иранской революции и народу, ее совершившему, и удовлетворение тем, что революция не только политическая, но и, как он говорил, и исламская, и гордость за то, что народ, практически безоружный, «кулаком» нанес сокрушительный удар по «одной из великих держав» и преступному режиму, который она поддерживала, и уверенность в том, что новый Иран не допустит никакого вмешательства извне. Шаха по имени он не называл, говорил – «этот человек».

О Советском Союзе Хомейни говорил хорошо: издавна между нашими народами были добрые отношения, ведь у нас самая протяженная граница. Во времена династии Пехлеви наступил холодок, «теперь же мы хотим иметь с вами самые добрые отношения», и я очень хочу, сказал он, «чтобы с вашей страной были не только дружественные отношения, но и искренние отношения».

Когда он говорил, то невольно подумалось: как примирить эти хорошие и правильные слова с тем неблагоприятным, что уже замечается в Иране в отношении нашей страны? Что это – действия вопреки воли и желанию Хомейни, что, он пленник своего окружения или сейчас лукавит?

Со своей стороны, разумеется, поддержал разговор на тему о необходимости добрых отношений, подчеркнул, что наше государство также родилось в огне революции и поэтому мы хорошо понимаем опасения иранского руководства относительно попыток вмешательства извне в иранские дела.

Рассказал о характере наших отношений. Хомейни, оживляясь, вспомнил, что в свое время Иран получил из нашей страны и головки сахара в синей бумаге, и галоши. Я рассказал о нынешней структуре наших торгово-экономических связей с Ираном. Все это произвело, кажется, благоприятное впечатление.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары под грифом «секретно»

Лихолетье: последние операции советской разведки
Лихолетье: последние операции советской разведки

Автор этой книги – человек легендарный. Николай Сергеевич Леонов – генерал-лейтенант КГБ в отставке, доктор исторических наук, академик РАЕН, друг Рауля Кастро и Че Гевары, личный переводчик Фиделя Кастро во время его визита в 1963 году в СССР, многие годы руководил работой информационно-аналитического управления советской внешней разведки. Он не понаслышке знает о методах работы спецслужб СССР и США, о спецоперациях, которые проводило ЦРУ против Советского Союза. Основываясь на своем личном опыте Леонов показывает, как работала существовавшая в последние годы СССР система принятия важнейших политических решений, какие трагические ошибки были допущены при вводе советских войск в Афганистан, предоставлении помощи так называемым развивающимся странам, а также в ходе проводившихся при Горбачеве переговоров о разоружении.

Николай Сергеевич Леонов

Детективы / Военное дело / Военная история / Спецслужбы / Cпецслужбы
Спецслужбы СССР в тайной войне
Спецслужбы СССР в тайной войне

Владимир Ефимович Семичастный, партийный и государственный деятель, председатель КГБ в 1961–1967 годах, был из числа «молодых реформаторов», заявивших о себе во времена «оттепели» и смещенных с политического Олимпа в эпоху «застоя». Первый из руководителей КГБ, кто регулярно встречался с ценными агентами советской внешней разведки и единственный, кто в своих мемуарах подробно рассказал о работе разведчиков-нелегалов. А еще о том, как удалось избежать трансформации Карибского кризиса в Третью мировую войну и какую роль в этом сыграла советская внешняя разведка.Оценивая работу разведок, противостоявших друг другу в разгар «холодной войны», он не только сравнивает их профессиональную эффективность, но и задается более глубокими вопросами — о том, морален ли шпионаж вообще, и чем государству и личности приходится платить за проникновение в чужие тайны.

Владимир Ефимович Семичастный

Детективы / Биографии и Мемуары / Военное дело / Спецслужбы / Документальное
Наш Ближний Восток
Наш Ближний Восток

Летом 2015 года в результате длительных переговоров было достигнуто историческое соглашение по атомной программе Ирана. Осенью 2015 года начались наши военные действия в Сирии.Каковы причины антииранских санкций, какова их связь с распадом СССР? Какой исторический фон у всех событий на Ближнем Востоке в целом и в Сирии в частности? В своих воспоминаниях В.М. Виноградов дает исчерпывающие ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с современной ситуацией на Ближнем и Среднем Востоке.Владимир Виноградов, чрезвычайный и полномочный посол СССР в Египте во время войны Египта и Сирии с Израилем (1973) и в Иране во время Исламской революции (1979), являлся в Союзе одним из главных специалистов по Ближнему региону и, безусловно, ключевым игроком в этих важнейших событиях нашей истории.

Владимир Михайлович Виноградов

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Отто Шмидт
Отто Шмидт

Знаменитый полярник, директор Арктического института, талантливый руководитель легендарной экспедиции на «Челюскине», обеспечивший спасение людей после гибели судна и их выживание в беспрецедентно сложных условиях ледового дрейфа… Отто Юльевич Шмидт – поистине человек-символ, олицетворение несгибаемого мужества целых поколений российских землепроходцев и лучших традиций отечественной науки, образ идеального ученого – безукоризненно честного перед собой и своими коллегами, перед темой своих исследований. В новой книге почетного полярника, доктора географических наук Владислава Сергеевича Корякина, которую «Вече» издает совместно с Русским географическим обществом, жизнеописание выдающегося ученого и путешественника представлено исключительно полно. Академик Гурий Иванович Марчук в предисловии к книге напоминает, что О.Ю. Шмидт был первопроходцем не только на просторах северных морей, но и в такой «кабинетной» науке, как математика, – еще до начала его арктической эпопеи, – а впоследствии и в геофизике. Послесловие, написанное доктором исторических наук Сигурдом Оттовичем Шмидтом, сыном ученого, подчеркивает столь необычную для нашего времени энциклопедичность его познаний и многогранной деятельности, уникальность самой его личности, ярко и индивидуально проявившей себя в трудный и героический период отечественной истории.

Владислав Сергеевич Корякин

Биографии и Мемуары