Наш Ближний Восток

К концу разговора, который продолжался больше часа, аятолла стал явно чувствовать себя свободнее и непринужденнее. На прощание даже улыбнулся и подал руку, чего, как я потом узнал от других да и при дальнейших встречах, он обычно не делает. И вид у него к концу встречи был явно облегченный.

На беседе, оказалось, был внук Хомейни – Хосейн, он был возбужден, в коридоре, взволнованно держа меня за руку, спросил: «Ведь весь этот разговор надо немедленно же, сегодня вечером передать по радио и телевидению!» Я ответил, что вряд ли это нужно, иначе нарушится доверительность обстановки в разговоре.

Вышли на улицу… прямо в толпу. Люди проявляли еще более теплое отношение к нам. Теперь они стремились хотя бы дотронуться рукой до тех, кто уже в этом доме дотрагивался до Хомейни – вождя и имама. Наша машина никак не могла выехать: приехавший позже «мерседес» загородил узкий выезд. Толпа на руках отнесла «мерседес» в сторону. Под приветственные крики Хомейни появился в окне. Мы с трудом выбрались за ворота и далее долго добирались до посольства.

На следующее утро…

На следующее утро в глазетах появилась заметка со ссылкой на Франс Пресс, которое ссылается на одну из газет в Саудовской Аравии, которая (газета) ссылается на лицо, близкое к Хомейни, который ссылается на разговор с Хомейни о том, что Хомейни якобы заявил Советскому Союзу протест против вмешательства (!) Советского Союза в дела Ирана. Ответа Хомейни не получил, и теперь советско-иранские отношения, дескать, в критическом состоянии.

Да, много приходилось слышать лжи, но такой глупой стряпни, явно сочиненной в связи с моей беседой с Хомейни, еще не встречал…

Днем иранское радио, а вечером газеты и телевидение передали сообщение о нашем посещении Хомейни и почти полностью привели все его хорошие высказывания. Все это вызвало, конечно, сенсацию в дипломатических и журналистских кругах. В посольстве непрерывно звонили телефоны…

В этот же вечер иранское телевидение показало «Броненосец «Потемкин».

В общем, иранский народ узнал о том, что отношения между обеими странами должны быть добрыми – так думает и аятолла, и Советский Союз.

А 1 марта 1979 года Хомейни отбыл в главный религиозный центр страны – Кум. Своим представителем в Тегеране он назначил самого популярного политико-религиозного деятеля Телегани.

До того времени, когда Хомейни вовсе перестал принимать иностранных послов, – до сердечного приступа – я беседовал с ним еще раз пять-шесть. Тогда он находился в Куме. Однако случился сердечный приступ, его лечили в Тегеране, где он потом и остался жить в домике, примыкающем к небольшой мечети на севере города, неподалеку, между прочим, от Ниаваранского дворца – бывшей резиденции шаха.

Нам приходилось за 150 км от Тегерана ехать в Кум. Выезжали загодя, так как дорога часто бывала забита транспортом, а в самом Куме тем более.

При въезде на центральную площадь Кума, когда впереди разворачивалась панорама золоченых куполов знаменитых кумских мечетей, мы сворачивали вправо, ехали вдоль небольшой речки, затем перебирались налево через мост на другую сторону. Там – простенькие, одноэтажные дома той прослойки иранского общества, которую можно назвать ниже средней. В одном из кварталов – небольшая узкая улочка, выходящая на пустырь перед речушкой. Второй дом с угла – одноэтажный – резиденция Хомейни. Через дорогу в нескольких домиках нечто вроде канцелярии, «отстойник» для посетителей, их потом проводят через улочку в дом, где Хомейни. На пустыре, улочке – вечные тысячи людей, жаждущих увидеть имама, умилиться при взгляде на него. По одеждам и лицам видно – люди прибывают из различных мест страны…

«Дед» время от времени появляется на плоской крыше своего одноэтажного домика в окружении близких ему людей – сына Ахмеда, иногда внуков, с ним вечно Тавассоли – чернобородой, с цепким взглядом, здоровенный мулла – он и секретарь, и телохранитель…

Толпа при появлении имама взрывается приветственными криками. Кричат истошно, надрываясь, вкладывая все накопившиеся эмоции. Скандируют и хором, и в одиночку. Кричат искренне, самозабвенно. У многих, особенно у мужчин, слезы на глазах.

Хомейни всегда в тюрбане, просторном, халатообразном одеянии с широкими рукавами. Его движения плавные, как в замедленном кино. Поднимает, полусогнув, правую руку в приветствии, делает ею медленные жесты, плавно – вверх, вниз, вверх, вниз. Также плавно, медленно поворачивается вправо, как бы желая охватить толпу от края и до края, от горизонта и до ног своих. Вверх, вниз – медленно, как опахало, машет рука. На красивом лице, носящем, как всегда, несколько угрюмое выражение, чему способствуют густые, мощные, темные брови, не отражается никаких эмоций – ни радости, ни печали, ни удивления, ни торжества, ни умиления, ни благодарности – ничего. Равномерные с поворотом корпуса тела взмахи правой, полусогнутой в локте рукой, левая поддерживает полу халата. Изредка вскинется бровь. Рядом стоящим он также не произносит ни слова. Речей с крыши он не говорит.