Большой интерес у всех находившихся в Иране во времена революции вызвало появление в окружении Хомейни молодого, небольшого роста человека со смешно закрученными кверху усиками, придававшими лицу комическое выражение; лицо казалось всегда улыбающимся, каким-то несерьезным.
Его звали Банисадр. Жил он долго-долго в Париже на отцовские деньги. Семья была богатая, связанная с кругами духовенства. Говорят, учился. Говорят, в Сорбонне. Вроде бы на экономиста.
Если Язди, Готбзаде и сошки помельче, что прибыли вместе с «дедом» из Парижа, мгновенно ухватились за государственные посты, Банисадр прыти такой поначалу не проявлял. Был где-то в тени. Но скоро начал выступать в тегеранских аудиториях с лекциями о принципах исламской экономики. Этим нам следовало бы заинтересоваться, ведь основа строя любого государства – его экономика. Не поняв основу, базис, трудно понять надстройку. А здание в Иране возводилось новое, досель невиданное и неслыханное. Если в надстройке уже мелькали отдельные фигуры, по которым можно было бы составить кое-какое представление о создаваемом обществе, то с экономикой дело было явно темное. Ходили разные слухи, но из практики было ясно: землю крестьянам у богачей брать не разрешают, шахское имущество взяло под свой контроль духовенство, промышленность крупная вроде бы останется как и при шахе – в государственной собственности. А частная? А банки? А внешняя торговля?
Послали наших наиболее хорошо подготовленных товарищей и в экономике, и в персидском языке послушать лекции Банисадра.
Вернулись, рассказывают: осмеивает квалифицированная аудитория лектора за проповедь возможности беспроцентного кредита в банках, уравниловки в имущественных отношениях. Надо было попытаться побеседовать самому, ведь Банисадру уже приклеили ярлык «теоретика и идеолога исламской революции».
Поскольку Банисадр никаких постов в то время не занимал (встреча была в первых числах апреля 1979 года), он согласился принять нас у себя дома.
Обычная буржуазная квартира средней руки. Скромная, но удобная обстановка.
Банисадр поначалу держался весьма настороженно, ершился и лез в атаку: Советский Союз во времена шаха, дескать, вел неправильную политику в отношении Ирана – надо было не иметь никаких отношений с шахом; он, Банисадр, не согласен с Марксовой теорией прибавочной стоимости (это было сказано с вызовом, с какой-то «гордостью»), в СССР существует эксплуатация человека человеком и т. д.
Мы поняли, что надо дать ему возможность выпустить свой припасенный заряд, посмотреть, что же у него тогда останется, а потом уж попытаться завести обсуждение и опровергнуть неправильные заявления.
Вскоре из его высказываний стало ясно: «концепции» Банисадра – это чистейший воды идеализм, приправленный религией, полное отсутствие связи с жизнью.
В запальчивости Банисадр воскликнул, что марксизм-ленинизм никуда не годится хотя бы потому, что проповедует только насилие, в то время как ислам…
Я перебил его (было уже пора ставить вещи на свои места):
– Напомните, пожалуйста, как иранский народ сверг шаха. Хотелось бы также знать, как согласуется ваше утверждение с действиями исламских ревтрибуналов…
Банисадр отмахнулся:
– Это неизбежно…
– Неизбежно когда? Когда свергнутое сопротивляется?
– Да, конечно.
– Так, зачем же вы обвиняете марксизм-ленинизм в применении
– Ну хорошо, – загорячился Банисадр, – мы гордимся тем, что в нашем исламском обществе, внутри его, нет эксплуатации человека человеком.
– ?
– Да-да, потому что, будучи отсталой нацией, мы сами являемся объектом эксплуатации со стороны иностранных государств.
– Зачем же вы тогда проповедуете «равенство» и призываете к его достижению? Кстати говоря, как вы себе представляете это равенство между людьми и как его достигнуть?
Банисадр сделался более серьезным и торжественным тоном сказал:
– Главное в наших воззрениях – теория «тоухида» – единобожия. Если все будут верить в единого для всех Бога и подчиняться Ему, Его воле, никаких конфликтных ситуаций среди людей не будет – ни имущественных, ни каких-либо других.
Для иллюстрации своей «теории» Банисадр расположил одну ладошку на уровне повыше другой, что должно было символизировать различие между людьми. Затем он свел ладошки к центру, к воображаемой вертикальной линии, повернул их друг к другу внутренними сторонами, повел их обе вверх, совместил их прижатыми где-то наверху, развел, повернув их в горизонтальное положение, в стороны – сейчас они были на одном уровне.
Подумалось: так бы просто решались экономические проблемы в обществе. Но разговор, несмотря на эту жестикуляцию, надо было продолжать.