Наш бронепоезд на нашем запасном...

— Коньяк?! Ну-ка, посмотрим. Армянский, ух ты, три звездочки. Небось дорогой?

— А!

— Значит, уважаешь начальника, привез угостить, не пожалел. Правильно. Молодец. Сам-то часто упот­ребляешь?

— При встрече.

— Редко, значит. Молодец. А куришь?

— Нет.

— Не начал, значит. Правильно. Заходи. Разувай­ся. Вот тебе тапки.

Большая часть веранды была заставлена цветами в огромном количестве. Они стояли на полках, стел­лажах, столах, на полу. Очень много было кактусов. Еще было три аквариума, два больших и один громадный. По обе стороны двери, во всю стену, стояли с одной стороны шкаф, с другой — буфет. Буфет так же был заставлен горшками, банками, почему-то тре­мя одинаковыми сифонами, виднелся термос. У самой двери на веранду, на специальных полках, была раз­ложена обувь, тоже в большом количестве.

Они переобулись. Марте, которая зашла за ними, хозяин вытер тряпкой лапы.

— Ну, иди, иди, Марточка, иди собачка.

— Кактусов сколько, зачем они вам?

— Вот посмотри, видишь кактус? Безобразен?

— Чего хорошего?

— Я тоже раньше так считал. Гадость. Сорняк. А сейчас считается за приличное растение. В моду вошел.

— Это где же?

— У нас. Я здесь живу. Видишь, как время повер­нуло. Во всех домах ставят.

— Что ж красивого?

— Отстал ты от жизни, не понимаешь... А люди считают... Этот видишь? Знаешь, сколько стоит?

— Ну сколько, полтинник?

— Ты мне достань, я тебе рубль дам. Восемь руб­лей!

— Что вы, Иван Саввич?!

— Вот так. Здесь у меня — не мешай, Марта,— на тысячи полторы. Рассаживаю по горшкам, два года постоят — уже деньги. Мне приятно и людям на поль­зу, а деньги никогда не помешают. Ухода никакого, хочешь — займись. Я тебе пару штук подарю для зачина.

— Спасибо, Иван Саввич, мне они ни к чему.

— Я заметил, к природе ты равнодушен... а уха­живать просто. Один раз в неделю поливать, видишь, график висит, вторник — двадцать минут времени, а главное, чтоб они все время в одном положении были, это тебе не люди, их вертеть нельзя. Они сразу завянут и погибнут. Видишь, полоса вот — всегда в одну сто­рону. Смотри, какие пушистые!

Он стоял среди колючих уродливых кактусов — толстый, добрый, в лыжном костюме, в шерстяных носках, туфли он не стал надевать, седой, краснощекий, с доброй дедовской улыбкой. И был похож на старый добрый гриб из доброй сказки для детей, с добрым сказочным концом.

В каждой руке он держал по маленькому горшочку с маленьким пушистым кактусом.

— Ровесники моих близняшек. Это вот — Катенька, а это — Надюша.

— Хорошая память.

— Значит, не хочешь? Отказываешься от подарка? Ну, пойдем.

Прошли в комнаты.

— Здесь кухня. Это лестница наверх. Это чулан. Столовая. Это для детей. Там — мы со старухой.

Квартира была роскошная. Городская квартира в хорошем старом доме. Высокие потолки, отличный паркет, большие окна, дорогая мебель, ковры, дорож­ки, посуда, немецкий фарфор — память о великой по­беде над фашистской Германией; тонкие ковры на стенах, с оленями, мельницами, за́мками, охотниками и пастушками, — тоже память тех героических лет.

Кузнецову квартира понравилась.

— Очень хорошо. Вы здесь круглый год живете?

— А чего ж? Удобно. Газ есть, печка есть, подвал, электричество. Подведем еще теплоцентраль... третий год бьемся. Ты садись, Николай Дмитриевич, садись. Сейчас посидим, поговорим: народ у нас безынициа­тивный. Трое и толкаем. Физик один, еврей, очень толковый парень, он у нас за главного, и я — третий. А остальные только ждут манны с неба. Больше ни­чего не умеют делать.

И пока разговаривал, быстро и сноровисто накры­вал на стол: поставил рюмки, тарелки, графин с вод­кой, сифон. Он был хозяйственный человек.

Из шкафов и холодильника стали извлекаться раз­носолы, будто гостя здесь ждали давно и старательно готовились к встрече.

— Дома у тебя хорошо, а на работе?

— На работе — неприятности.

— Ага... Ты по-прежнему на заводе работаешь?

— Там...

— А чего ж ушел из инструкторов? Открывай шпроты. И лимон порежь. Как раз для коньяка.

— Куда мне партийная должность — образова­ния нет.

— Зря. Не боги горшки обжигают, есть такая пословица. Надо было нажать кое-где. Что ж ты, капи­тан, офицер — в рабочие. Неприлично. Надо уважать свое звание. В старые времена, при царе, это запре­щали. Имя офицера берегли.

— Но это ж тогда, при капитализме. Классовая система. А у нас много офицеров работает.

— Много?

— В одном нашем цеху человек двадцать набе­рется.

— Смотри.

— И генерал есть. В кузнечно-прессовом. Хотели его в райком приспособить, отказался...

— Генерал? А что ж он там делает? Тоже анекдо­ты в курилке рассказывает и на власть жалуется? Дожили... Каких же войск?..

— Пехота.

— Да, пехота. А у кого воевал?

— У Конева, кажется, у Конева. Я с ним ни разу не говорил, но ребята рассказывали.

— А живого-то видел?

— Видел.

— Видел, значит, интересно... Ну, я хоть полков­ник, но никуда работать не пошел, наработался. Цветы буду разводить. А что за неприятности?

— Короче говоря, упрекнули меня, что на Севере служил...

— Вот как.

— А я по морде дал. Другой — я ему тоже.

— Ага. А третий?

— Третьего не было.

— Значит, обиделся, выходит? Ага...