Наш человек в Гаване

Доктор Гассельбахер листал списки номеров, которые не считались достаточно счастливыми, чтобы их выставлять. Кто знает — на вкус, на цвет товарищей нет, — могли найтись и такие люди, для кого оса ничего не значила. В темноте завыла полицейская сирена, машина обогнула рынок и пронеслась мимо. На обочине сидел человек с цифрой на рубашке, словно у каторжника. Он сказал:

— Кровавый Стервятник.

— О ком это он?

— О капитане Сегуре, о ком же еще? — сказал доктор Гассельбахер. — Замкнутую жизнь вы ведете, ничего не скажешь.

— Почему его так называют?

— Он мастер пытать и калечить людей.

— Пытать?

— Нет, тут ничего не найдешь, — сказал доктор Гассельбахер. — Давайте попробуем поискать в Обиспо.

— А почему бы нам не обождать до утра?

— Сегодня канун розыгрыша. Ей-богу, можно подумать, что у вас рыбья кровь, мистер Уормолд. Судьба своим перстом указывает вам путь — осу и курицу, вам надо пойти по нему, не мешкая. Человек должен заслужить свое счастье.

Они снова влезли в машину и направились к Обиспо.

— А этот самый капитан Сегура… — начал Уормолд.

— Ну?

— Ничего.

Было одиннадцать часов, когда они нашли билет, удовлетворявший доктора Гассельбахера, а так как лавка, в которой билет был выставлен, уже закрылась, им оставалось только выпить еще по рюмочке.

— Где у вас свидание?

Уормолд ответил:

— В «Севил-Билтморе».

— И там можно выпить не хуже, чем в другом месте, — сказал доктор Гассельбахер.

— А вам не кажется, что «Чудо-бар»?..

— Нисколько. Почему не попробовать новое место? Если вы не можете сменить привычный бар на другой, значит, вы постарели.

Они чуть не ощупью пробрались к стойке бара «Севил-Билтмор». В полутьме были смутно видны другие посетители, которые молча согнулись над своими бокалами, словно парашютисты, угрюмо ожидающие сигнала к прыжку. Только буйная жизнерадостность доктора Гассельбахера могла устоять против этого мрака.

— Вы ведь еще не выиграли, — прошептал Уормолд, пытаясь его утихомирить, но даже на шепот к ним с укором повернулась во тьме чья-то голова.

— Сегодня я выиграл, — произнес доктор Гассельбахер громко и твердо. — Завтра я могу проиграть, но сегодня никто не лишит меня моей победы. Сто сорок тысяч долларов, мистер Уормолд! Какая жалость, что я слишком стар для любви. Я мог бы осчастливить красивую женщину, подарив ей рубиновое ожерелье. Но я не знаю, что делать. На что мне истратить эти деньги, мистер Уормолд? Пожертвовать на больницу?

— Извините, — прошептал чей-то голос из темноты, — неужели этот тип и в самом деле выиграл сто сорок тысяч зелененьких?

— Да, сэр, я их выиграл, — решительно заявил доктор Гассельбахер, прежде чем Уормолд успел вмешаться. — Я их выиграл, и это так же верно, как то, что вы существуете, мой почти невидимый друг. Ведь вы бы не существовали, если бы я не верил в то, что вы существуете: вот так же и эти доллары. Я верю, и поэтому вы — есть.

— То есть как это я, по-вашему, не существую?

— Вы существуете только в моем сознании, милый друг. Если бы я вышел из этой комнаты…

— Да он тронутый!

— Ну тогда докажите, что вы существуете.

— То есть как это «докажите»? Конечно, я существую. У меня первоклассное дело по торговле недвижимостью, жена и двое детей в Майами; я сегодня прилетел сюда на «Дельте» и сейчас пью виски; что, верно, а? — В голосе слышались слезы.

— Бедняга, — сказал доктор Гассельбахер, — вы заслуживаете более изобретательного творца, чем я. Неужели я не мог придумать для вас ничего более интересного, чем Майами и недвижимость? Неужели не мог уделить вам немножко фантазии? Придумать вам имя, которое стоило бы запомнить.

— А чем плохое у меня имя?

«Парашютисты» у стойки замерли в немом негодовании — перед прыжком нужно беречь нервы.

— Ну, немножко поразмыслив, я сделаю его получше.

— Спросите в Майами кого угодно о Генри Моргане…

— Нет, ей-богу, я плохо сработал. Но знаете что? — спросил доктор Гассельбахер. — Я на минуточку выйду из бара и вас уничтожу. А потом вернусь с другой выдумкой, похлеще.

— То есть как это — похлеще?

— Понимаете, если бы вас придумал вот этот мой друг, мистер Уормолд, вам бы куда больше повезло. Он бы дал вам университетское образование, какое-нибудь имя, вроде Пеннифезер…

— То есть как это — Пеннифезер? Вы пьяны!

— Конечно, пьян. А пьянство губит воображение. Поэтому-то я вас так пошло придумал: Майами, земельные участки, перелет на «Дельте»… Пеннифезер прибыл бы из Европы и пил бы свой национальный напиток — розовый джин.

— Я пью шотландское виски, и меня это устраивает.

— Это вам кажется, что вы пьете виски. Или, точнее говоря, это я вообразил, будто вы пьете виски. Но мы сейчас все это переиграем, — радостно объявил доктор Гассельбахер. — Я на минутку выйду в холл и, в самом деле, придумаю что-нибудь похлеще.

— Я не позволю над собой измываться, — встревоженно заявил сосед.

Доктор Гассельбахер выпил виски, положил на стойку доллар и поднялся — пошатываясь, но сохраняя достоинство.