Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?

— Василий Михайлович! — воскликнул Артузов. — Ну неужели вы думаете, что немецкая полиция только тем и занята, что следила за чешским коммерсантом Ярославом Кочеком? Ну, допустим даже, что это было так — ну и что из того? Почему богатый коммерсант Кочек не мог за прошедшее время принять американское гражданство? Так ведь? — повернулся он к Штейнбрюку за поддержкой. Тот согласно кивнул головой.

— Вы — богатый человек, опытный коммерсант, — продолжал развивать свою мысль Артузов. — Будет вполне логично, если вы, учитывая неустойчивое положение в Европе, ликвидируете свои дела во Франции и переведете весь свой капитал в какой-нибудь солидный нью-йоркский банк. В Америке сотня тысяч долларов на счету — лучший аттестат. Кстати, как у вас дела по прикрытию?

— В скором времени активы фирмы перевалят за миллион франков.

— Прекрасно! Нельзя не оценить, Василий Михайлович, положение человека, представляющего в Берлине известную кинокомпанию. Фашисты весьма заинтересованы в торговле с Америкой, будут нянчиться с вами, как с ребенком.

— А как же Лиза? У нее паспорта американского нет?

— С Лизой дело обстоит просто. Зарегистрируете брак и на этом основании ее либо впишут в ваш паспорт, либо выдадут ей новый.

— Понятно, — кивнул головой Зарубин.

— О деталях вы поговорите с товарищем Штейнбрюком. Сейчас хочу посоветовать — не теряйте связи со своими немцами. Они вам пригодятся. Главное для начала — создать надежное прикрытие. Скажите, Василий Михайлович, как быстро вы сможете ликвидировать свои дела во Франции?

— Хоть завтра!

— И какова будет ваша доля в рекламной фирме?

— В ближайшее время я смогу довести свой капитал до трехсот тысяч, а может быть и больше. Сумма может возрасти, если наладятся деловые отношения с Америкой.

— Отлично! Когда продадите свою долю, деньги обменяйте на доллары и поместите их в солидный банк Нью-Йорка. Эти деньги вам пригодятся в дальнейшем. На нас особенно рассчитывать не следует. Ну, как ваше мнение, сложилось? Согласны? — закончил Артузов.

— Согласен. Но честно признаться, не хочется ехать в Германию! — вырвалось у Зарубина.

— Понимаю… — сказал Артузов. — К сожалению, нам с вами не дано жить так, как нам нравится. Моя воля, я бы занялся разведением цветов. Но есть еще партийный долг, правда?

Он вышел из-за стола и дружески положив Зарубину руку на плечо, проводил его до двери.

— Отдыхайте, перед отъездом загляните ко мне или к Слуцкому.[27] Вас нужно обязательно представить Ягоде. Ну, всего доброго! — и он крепко пожал Зарубину руку.

— Симпатичный парень, — сказал Артузов Штейнбрюку, собирая документы на столе, после ухода Зарубина. — Мне кажется, что мы не ошибемся. У него дела пойдут. Он сложил документы в сейф и повернулся к Штейнбрюку.

— Я должен сейчас выехать на совещание в генштаб. В отдел вернусь во второй половине дня. Если будет что-то срочное, позвони…

Этот пасмурный, декабрьский день отличался от обычного уже тем, что утром, часов в десять, Вилли позвонил домой Хиппе и передал поручение руководства: в связи с реорганизацией отдела, прервать отпуск и выйти на работу.

Едва Леман вошел в свой кабинет на Принц-Альбрехтштрассе, как верный себе Хиппе сразу же затараторил о предстоящей реорганизации отдела — количество отделений уменьшат, нас будет сорок пять человек… Он, наверное, говорил бы еще долго, но тут раздался телефонный звонок и Леман поднял трубку.

— Здесь инспектор Католинский, — услышал Вилли низкий, басовитый голос. — Я хочу переговорить с ассистентом Леманом.

— Я вас слушаю.

— Прошу зайти ко мне через тридцать минут, — не утруждая себя объяснениями, произнес Католинский и повесил трубку.

Сердце у Лемана на мгновение замерло, а потом стало биться редкими, сильными толчками, «Что это, провал?.. Моллис все-таки сообщил?… Не может быть!» Руки по инерции продолжали перекладывать документы на столе. «Инспектор Католинский — представитель НСДАП в гестапо, человек Геринга. Нет, это не его дело. Он занимается только чисткой! Если бы узнали, должны были бы допросить в отделе. Напрасно я волнуюсь!» — Вилли начал приходить в себя.

Видимо в его поведении что-то изменилось, потому что Хиппе вдруг замолчал, внимательно посмотрел на него и спросил:

— Кто звонил?

— Инспектор Католинский. Пригласил на беседу.

— Он занимается чисткой, — объяснил Хиппе и сочувственно взглянул на Вилли.

Обновление личного состава гестапо шло полным ходом. Чиновники держались настороженно и избегали откровенных разговоров. Чувство беспокойства особенно усилилось когда стало известно, что руководство тайной политической полицией взял на себя сам Геринг, а Дильс остался его заместителем. Абдта уже перевели в военную контрразведку. Собрался уходить в ведомство иностранных дел Шлаф.