Наш человек в Киеве

— Снежинки. Мы называем их снежинками, потому что они ничего не умеют и всего боятся. Поэтому они избегают секса, мяса, алкоголя, драк и конфликтов, а также вождения на больших скоростях. Они совсем не умеют рисковать ни в чем, даже в отношениях. Поэтому им проще не иметь никаких отношений.

— Позвольте, — удивился я, совершенно потерявшись. — А как же эти ваши тепличные снежинки полгода воевали с полицией на Майдане, если они у вас в Киеве, оказывается, такие нежные, что избегают мяса, драк и даже сексуальных отношений?

— Мы говорим про поколение Z, а не про нищих крестьян из западных областей Украины, приехавших в Киев на заработки. И не про отмороженных футбольных болельщиков, — поморщилась она. — Студенты из поколения Z, конечно, приходили на Майдан, но лишь затем, чтобы сделать там селфи. Воевали с полицией совсем другие люди. Они же в итоге завоевали сейчас доминирующие позиции в политике. Но к поколению Z это все не имеет отношения, эти группы вообще не пересекаются в киевском континууме.

— Простите меня, но насчет секса все же не очень понятно. Неужели эти новые дети совсем не занимаются любовью? Это же занятие у молодежи всегда было в приоритетах, — заволновался я, искренне переживая за современную молодежь.

— Они в этом смысле намного честнее нас. Знаете, мы тут спорили с ними на лекции — про любовь, про деньги, про чувства. И юноши выкатили на публичное обсуждение вот такой тезис от имени мужчин: убери секс из отношений, и ты поймешь, что три четверти девушек ничего не могут предложить мужчине в отношениях.

— И как ответили девушки?

— Девушки заявили, что, если убрать еще и деньги из отношений, в этих отношениях вообще не будет никакого смысла.

— Довольно цинично, — заметил я.

— Скорее, честно. Они ведь не пренебрегают общественными нормами нравственности и благопристойности. Они задают обществу новые нормы и честно придерживаются их.

У нее зазвонил телефон, она торопливо схватила его, резко нажав на ответ, и случайно включила громкую связь. Я услышал в излишне мощном динамике, как голос в трубке уточнил по-русски:

— Двести долларов за три часа?

— Да, все верно.

— Тогда ждем вас. Машина уже выехала.

— Хорошо.

Она отключила телефон и встала, еще раз поправив непослушную лямку.

— Мне надо идти. Приятно было побеседовать. Кстати, меня зовут Агнесса. Агнесса Семеновна.

Я кивнул ей:

— Мне тоже было приятно. Я Игорь. Игорь Павлович.

— До свидания. Может, еще увидимся.

Мы неловко расшаркались, для чего мне даже пришлось встать, и она вышла из кафе, грациозно покачивая бедрами. Сквозь мокрую витрину я увидел, как она уселась в подоспевшее такси, кокетливо махнув мне на прощание рукой.

Потом я еще с полчаса рылся в телефоне, разыскивая в Сети упоминания о профессоре политэкономии из Международного института глобальных финансовых стратегий Агнессе Семеновне, но не нашел ничего, кроме сайта института. Институт, вроде бы, действительно существовал. Впрочем, на его сайте, состоящем из единственной главной странички, размещалась лишь черно-белая фотография здания и прописанное двадцатым четвертым кеглем название учебного заведения. Больше ничего содержательного там не значилось.

В хостел я возвращался в глубокой задумчивости.

Глава двенадцатая

Со временем Крещатик начал меня утомлять. Количество бродячих героев Восточного фронта стало превышать все разумные пределы, они уже не всегда помещались даже на таком широком проспекте, стоя шумными группами по пять-семь человек и мешая проходу прочих, нормальных граждан.

Нелепые в своих маскировочных нарядах, увешанные фантастическими орденами и медалями, которые продавались тут же, с лотков, они целыми днями рассказывали друг другу небылицы о своих подвигах, отлично зная, что все они врут. Больше всего они напоминали дембелей советских времен — аксельбанты, яркие нашивки, значки, вышитые золотом идиотские девизы.

Но утомляли они не только своим внешним видом, сколько назойливостью — каждый из них подходил ко мне не менее трех раз за день, вежливо, но очень надсадно просил денег, смиренно выслушивал отрицательный ответ, после чего подходил следующий. Каждый день все повторялось с точностью до метра, фразы и секунды.

Еще все они продавали стрички — плетеные косички из желтой и голубой ленты по десять гривен за штуку. Я такие видел на миттельшнауцере Бандере. Каждый раз «ветераны» клялись мне, что эти стрички плетут бедные украинские дети на продажу, а деньги пойдут на закупку необходимого инвентаря для Восточного фронта. А потом садились на лавочку и тут же, при мне, начинали плести всю эту ерунду, используя огромные бобины из желтых и синих лент, сложенные у них под скамейками.