Наш человек в Киеве

— Вот я всегда говорила, что все эти ссоры между Россией и Украиной только для виду. А на самом деле мы сотрудничаем, правда ведь? Вы не подумайте на всех, я русская, дети мои русские, да мы тут все русские, нет у нас никакой злобы к русским, откуда, ведь мы сами русские…, — затараторила она обрадованно, и я не стал ее ни в чем разубеждать, а просто пошел наверх по лесенке из этого темного полуподвала, помахав вниз на прощание свободной рукой.

Я дошел до первой попавшейся «Пузатой хаты» (сеть дешевых киевских столовых), и пока завтракал там, размышлял, не свалял ли я дурака со своей легендой. Пойдет ли Алена Григорьевна в местное гестапо сразу или немного подождет.

Допив компот, я пришел к выводу, что она сообщит обо мне только по истечении сроков моего проживания, то есть, как минимум, через две недели, иначе потеряет кучу денег. А никакое гестапо возмещать чужие убытки никогда не будет.

Выходя из столовой, я увидел у стены знакомую лохматую скотиняку. Рыжая дворняга, скорбно ссутулившись, сидела у дверей, положив грустную морду на банку с мелочью. Банка была привязана к лохматой груди желто-синими лентами, еще несколько таких ленточек украшали туловище пса в самых неожиданных местах от передних лап до хвоста.

На моих глазах сердобольная бабушка, выходя из столовой, потянулась к банке, бросив туда несколько монет. Дворняга не шелохнулась, только сделалась совсем несчастной, и тогда бабушка полезла в кошелек. Выудив оттуда несколько бумажек, она стала искать среди них самую мелкую, одногривенную, когда рыжая морда вдруг метнулась с места вертикально вверх, как кобра, цапнула в зубы несколько банкнот прямо из неловких морщинистых рук, после чего пулей понеслась по Крещатику, петляя между прохожих точь-в-точь как умная самонаводящаяся ракета уходит от ракет ПВО.

— Ах ты, гадина какая! — завопила потрясенная бабушка, бросившись вслед за дворнягой на удивление энергично, будто всю жизнь только и бегала за собаками, ворующими деньги.

— Стой, скотиняка! Держите ее, люди добрые! Держите ее!

Бабушка утряслась за собакой куда-то в сторону Майдана, а я неторопливо пошел в противоположную сторону, по дороге размышляя о вероятности встретить двух разных рыжих дворняг- попрошаек в одном городе.

Дом учителя на улице Владимирской оказался типовым домом культуры, которых в Советском Союзе было по одному проекту понастроено несчитано от Одессы до Магадана.

Несмотря на ожидаемый официоз, мероприятие неожиданно привлекло огромное количество народу — уже на подходе к зданию во дворах клубились толпы чубатых хлопцев и тетеньки в распахнутых пуховиках — чтоб было видно вышиванку. Мелькали также граждане с гитарами, дудками и даже лютнями, насколько я мог опознать этот редкий музыкальный инструмент.

При входе в здание никто вопросов не задавал, но после гардероба я увидел посты охраны из добрых молодцев с чубами и дубинками наперевес возле каждой из дверей, ведущей в актовый зал.

Понаблюдав за ними с минуту, я понял, что молодцы не спрашивают документы или приглашения, но строго оценивают публику по внешнему виду. Так, длинноволосого юношу в обтягивающих джинсах и такой же приталенной кофточке, да еще в розовых очках и с тоннелями в каждой мочке, обозвали хипстером и прогнали переодеваться.

Я вытащил камеру из сумки, положил штатив на плечо, выпятил свою многострадальную челюсть вперед и пошел к ближайшей двери.

Молодцы безропотно расступились, а один даже придержал дверь, чтоб мне было удобно заходить в зал со штативом.

В зале на узкой площадке перед сценой уже выстроилась шеренга телекамер, и операторы оттуда смотрели на меня отнюдь не дружелюбно.

— Ты откуда тут взялся, людина? — с неожиданной злобой спросил меня ближайший коллега, огромного роста громила в красных шароварах, красно-белой вышиванке и с чубом размером с гребень динозавра. — Семь камер только аккредитовали, для тебя тут места нет, ты же видишь…

— Ну, парни, я втиснусь аккуратно, не помешаю, — с максимальным дружелюбием предложил я, осторожно расставляя штатив и навешивая на него камеру.

— «Парни», — передразнил меня мой чубатый собеседник. — Ты москаль, что ли?

— Почему москаль, я не москаль, я вовсе не москаль, — бормотал я вполголоса, как заклинание, продолжая установку и настройку камеры.

— Потому что правильно говорить «хлопцы». А «парни» говорят только москали.

Я решил теперь вообще помалкивать, но публика в зале собиралась долго, и операторы скучали.

— Ты на кого работаешь? — снова спросил меня все тот же разговорчивый громила.

Я было покрылся испариной, но потом до меня дошло, что вопрос невинный — меня всего лишь спрашивают, на какое издание я работаю.

— Болгарское радио «Авторевю», — отозвался я как можно более равнодушным голосом. Накануне я нашел в Сети единственную в Болгарии крупную радиостанцию, сайт которой закрылся на реконструкцию на полгода. Поэтому они вещали только в оффлайне, и мне показалось логичным нарисовать себе удостоверение с логотипами именно этой станции и со своим именем.