Наш друг Хосе

В это время полувзвод солдат оцепил место стоянки корабля, а спустя каких-нибудь четверть часа, под охраной портовой полиции, привезли на машинах партию «добровольцев».

Это были жалкие люди. Изможденные, бледные, все в грязных лохмотьях, похожие на бандитов. Многие из них были сильно пьяны, так что солдатам стоило немало трудов погрузить их в трюм «Магдалены». Леония первая бросила в них кусок угля и громко крикнула:

«Эй, вы, будьте прокляты, воинство Уолл-стрита!»

На палубу «Магдалены» полетели куски угля. Тут на спардеке появился капитан Бако Террачини, огромный, толстый. Ему стали кричать:

«Эй, за сколько серебреников тебя купили, иуда?»

Синьор Террачини вместо ответа принялся набивать табаком свою трубку.

«Свинья! Свинья! Свинья!» — неслось снизу.

Надо сказать, что капитан Террачини привык к ругани. Ругали его часто, во всех портах. Он был дерзким и упрямым, как мул, и сам ругался не хуже дьявола. Я хорошо знал его: лет десять тому назад я плавал с ним на одном судне. Он всегда был таким грубияном, и даже после смерти своих сыновей нисколько не изменился, а только стал чаще напиваться. За ним водились и странности. Он никогда не появлялся в кают-компании, а обедал всегда один, у себя в каюте, куда никого не пускал. С виду синьор Террачини был всегда спокоен: гляди на него хоть сутки, не скажешь, что творится у него на душе, но на этот раз я заметил, что его обычно бледное, жирное лицо побагровело. Он ушел, отдав команду к отходу.

Но в море «Магдалена» не вышла, а стала на рейде, потому что на портовой башне развевался штормовой сигнал.

Вода темнела. Рыбацкие лодки спешили к берегу. Начался дождь, и грузчики, довольные тем, что «Магдалена» не взяла угля, разошлись кто куда.

К вечеру шторм не на шутку разыгрался. Я лежал на диване, слушал, как гудит море, и — странное дело! — мысль о побагровевшем лице Террачини почему-то не выходила у меня из головы. В чем же здесь дело? Неужели он испугался? Вдруг слышу — открывается дверь. Поднимаю голову — Леония.

«Тебе что?»

«Лодку».

«В такую погоду?»

«Ага. Только, пожалуйста, поскорее!»

«Не дам, ты сошла с ума».

«Нет, Алесандро, ты дашь, — сказала Леония. — Мне надо на «Магдалену». Меня послал народ…»

Алесандро умолк, вытер платком вспотевшее лицо и, помолчав с минуту, сказал:

— Да вот, пусть сама она расскажет об этом… Эй, Леония!

Леония не отозвалась. Пока Алесандро рассказывал о ней, она спрыгнула в рыбачью лодку и была уже далеко от нас.

— Коза, — проворчал Алесандро, правда не очень сердито. — Вы спрашиваете, что делает Леония? Она крановщица на угольном причале. Она храбрая девчонка. Она борется за мир… Завтра я обязательно вас познакомлю с ней.

— Спасибо, Алесандро, — сказал я. — Значит, вы дали лодку Леонии?

— Да, мне пришлось уступить… На море было темно, Леония осторожно подвела лодку к борту «Магдалены», привязала к якорной цепи и по ней, никем не замеченная, взобралась на палубу.

Леония направилась прямо к каюте капитана.

Синьор Террачини сидел за столом и пил вино. Приход Леонии удивил его. Он спросил:

«Тебя кто-нибудь прислал ко мне, а?»

«Да, синьор, — ответила Леония. — Меня прислал народ».

«Народ? Зачем же он прислал тебя, девчонка?»

«Чтобы я еще раз крикнула вам в лицо: «Синьор Террачини — иуда и свинья!»

Террачини поднялся. Вид у него был такой, словно он вот-вот бросится на Леонию. Но он почему-то стоял неподвижно, тяжело дыша, и на его лбу выступила испарина.

«Ну, что еще там сказал народ? Ну-ка, скажи?» — спросил он глухим голосом.

«Народ сказал: «Леония, иди и узнай, не забыл ли синьор Террачини, как у него погибли на войне в Африке сыновья?»

«Так, — багровея лицом, как днем на причале, произнес Террачини. — Это всё?»

«Нет, — сказала Леония, — народ еще сказал: «Бако Террачини смелый моряк, и если он захочет, то все молодчики окажутся в воде».

«Меня назвали иудой и свиньей! — закричал Террачини. — Иди, девчонка, и скажи, что капитан Бако Террачини никого не боится!»

Леония вышла на палубу. Море гудело. Из трюма неслись пьяные вопли «добровольцев». На корме, под брезентовым тентом, дремал матрос. Вдруг под ногами Леонии что-то загремело. Наклонившись, Леония увидела банку с краской.

Потом Леония мне сказала: «Когда я увидела банку с краской, я рассмеялась, вернулась к каюте капитана и написала на ее двери: «Террачини — иуда и свинья».

Леония хотела написать то же самое на капитанском мостике, но нужно было спешить. Она бросилась к лодке и обомлела. Лодки не было. Конец веревки перетерся об якорную цепь. В это время тяжелая рука Террачини опустилась на плечо Леонии. Он молча протащил ее через всю палубу и велел ей стереть ладонями то, что она написала.

Леония отказалась. Тогда Террачини стал крутить ей уши, приговаривая:

«Вот тебе «Террачини — иуда и свинья»!»

Он, наверное, совсем открутил бы ей уши, не вырвись Леония из его рук. Она мигом перемахнула через борт и, вынырнув, крикнула на прощанье:

«Вспомните о ваших сыновьях, синьор!»