Наш друг Хосе

На склонах Этны цветут сады. Внизу — город, порт Катания. Здесь много солнца. Все пропитано им, словно рыжей смолой, и само море, спокойное и необъятное, до самого дна искрится солнечными лучами.

Дом, где живет дед, находится на спуске святого Петра. Этот старый сицилийский дом с деревянными галереями и тесным двором стоит рядом с высокой портовой башней, Подойдя к ней, Пьетро останавливается. Ему становится жарко. «Что скажет Джованни?» — думает он, нерешительно глядя на знакомые решетчатые ворота.

Но Джованни приветливо встречает внука. Он сразу понимает, что произошло с Пьетро:

— Тебя прогнали?

— Да, Джованни.

— Что же случилось? Ты, наверное, нагрубил капитану?

— Нет, я только пел песню.

— Песню? Какую же песню, Пьетро?

— Об американской кукле де Гаспери.

Глаза деда добреют, Все же он укоризненно качает головой и говорит:

— Эх, Пьетро, вот ты снова безработный…

Пьетро развязывает свой матросский узелок.

Там старая рубаха, рваные башмаки и зеленая шляпа.

Джованни, бывший моряк, ловец кораллов, с усмешкой осматривает пожитки внука и говорит:

— Видно, твой капитан Пьячча на самом деле собака… Таким был и мой капитан, Карло Бертини. Я работал у него десять лет, рискуя каждый день жизнью. Вот эти руки убили трех акул, а с четвертой мне пришлось здорово повозиться. Меня надо было лечить месяц, ну два — я бы еще вернулся на море. Но капитан Бертини принес мне на другой день бутылку вина и сказал: «Джованни, тебе вреден воздух моря»…

Из гавани доносится рокот кранов и визг якорных цепей. Над судоремонтным заводом стелется темная полоса дыма. На этом заводе работает Джованни — он чернорабочий в корпусном цехе.

Скверная жизнь. Жалованья едва хватает на хлеб. Горькая старость. Его единственный сын, Филипп, отец Пьетро, погиб в песках Ливии, а Пьетро еще мальчишка…

— Слушай, Пьетро, я ничего не могу дать тебе, кроме куска хлеба. Но этот хлеб твой. Ни одной минуты не думай, что ты мне в тягость. Слышишь, Пьетро?

— Да, Джованни, спасибо.

— Когда-нибудь наступят лучшие дни… Есть люди, которые сделают Италию счастливой. И ты, Пьетро, когда подрастешь, будешь бороться за ее счастье.

— Я и сейчас не маленький.

— Нет, ты еще мальчик.

Пьетро хмурится.

— Разве я не могу стоять за штурвалом? — с обидой обращается он к Джованни. — Может быть, я прячусь в кубрике или в трюме, когда волны заливают палубу и море, и ночь, и ветер от злобы сходят с ума?

— Ты еще мальчик, — повторяет Джованни, — да, мальчик, и ты должен себя беречь.

— Ладно, ты лучше скажи, что я должен делать для Италии.

— Люби ее, Пьетро!

— Это всё?

— Борись, против поджигателей войны. Они убили твоего отца. Они зарятся на тебя… Тот, кто борется за мир, борется за Италию.

— Это я знаю, Джованни. Я знаю, кто хочет войны. Мне Николо говорил.

— Твой Николо — хороший человек!

Джованни набивает табаком свою трубку, глядит на внука, и коричневое, морщинистое лицо старика светится каким-то особенным, теплым светом.

— Пьетро, — улыбаясь, говорит он, — тебе надо что-нибудь делать. Возьми удочку — может быть, море подарит две-три макрели безработному юнге.

За окном звонко щебечут ласточки. Вершина Этны окутана желтым, пахнущим серой дымом. Синее моря сегодня небо Катании.

2

Хорошо сидеть на молу, с длинной удочкой в руках, в компании Энрико и Антонио! Они, так же как и Пьетро, безработные юнги.

— Ловись, ловись! — напевает Пьетро. — Мне надо четыре штуки: одну — мне, другую — Джованни, а две — продать… Эй, кому свежей рыбы?

— Сюда, сюда, синьора Макрель! — кричит Антонио, живой синеглазый мальчик, сын портового грузчика.

Самый молчаливый — Энрико, узкоплечий, маленький, с крупными веснушками по всему лицу; и он, когда на крючок попадается макрель, радостно кричит:

— Ловись, ловись!

Но когда рыбы нет, на душе тоска. Неприветливым кажется море.

— Где бы найти работу? — хмуро спрашивает Антонио.

Его уволили с судна за то, что он назвал обед из испорченных макарон крысиной едой. А Энрико — за то, что он некрасивый.

— Мне так и сказал синьор штурман: «Энрико, ты наводишь уныние на пассажиров. На корабле должен быть веселый, красивый юнга», — рассказывает Энрико. — А моей сестренке сразу сделалось хуже. Все, что я зарабатывал, я отдавал ей на молоко. Она у меня совсем больная, Анжелика… Что делать, где бы найти работу? Я бы уехал на край света — в Лиму или Росарио.

Пьетро осуждающе глядит на Энрико и говорит:

— Ты не должен никуда ехать. Мы нужны Италии, Энрико!

В ответ Энрико горько смеется:

— Кто это сказал, что мы нужны Италии? У меня отец безработный, Анжелика больна, а я юнга без корабля.

— Мы нужны Италии! — твердо говорит Пьетро. — Нужны, чтобы сделать ее счастливой!

— Твоя правда, Пьетро, — соглашается молчавший все время Антонио. — А ты, Энрико, если только уедешь за океан, будешь человеком без родины… Пьетро, объясни ему, что это такое.

Пьетро плюет в сторону и говорит:

— Вот что это такое!

Маленький Энрико опускает голову, и слезы одна за другой катятся по его бледным щекам:

— Анжелика умрет… Она без молока…