Наш эксперимент

Кажется, алеет восток. Наступает новый день, а я никак не могу проснуться, потому что, каким-то образом, расстался с телом и завис над этим городом. Странно на небе встречать восход солнца. День будет ясным – на небе ни облачка, как будто эфир кто-то вымыл и протёр сухой тряпочкой. Видимость прекрасная. На земле продолжают гореть огни. Обычно это время суток я просыпаю. Сплю сном младенца. Да и всё спят утром сладко, никому не хочется отходить от сна. Во снах есть определённая прелесть, и порой пробуждение бывает не очень приятным. Легкий туман на горизонте. Он возникает всегда от смены температур, но потом рассеивается. Это как утренний предрассветный сон. Звёзды на небосклоне бледнеют, они всегда днём прячутся за синюю занавеску. Почему солнце скрывает от нас звезды? В открытом космосе, говорят, этого не происходит. Там звёзды и солнце находятся в единстве, в гармонии, в констелляциях. А на земле днём солнце властвует над всем, и даже когда небо затянуто тучами, всё равно мы чувствуем его присутствие. Солнечные лучи, рассеиваясь в воздухе, заполняют его всеми цветами радуги. Но наш глаз способен видеть только соединённый вместе пучок белого свет, и ещё цвета предметов, по-разному поглощающих солнечный цвет. Поэтому что-то выглядит зелёным, что-то – красным, а ещё что-то – синим. Как сложен и многообразен физический мир! Мир, где все мы имеем свои тела. Все, кроме меня. Не нужно мне забывать, что я стал бесплотным духом. Внизу всё ярче белеют крыши домов. Некоторые огни гаснут. Город просыпается и начинает жить своей жизнью. Моё зависание в пространстве кажется мне нереальным. Но ничего не поделаешь. Такова данная сущность этого явления. Или как правильно сказать? Феномена! Это по Хайдеггеру. А-а! К чёрту забивать голову всякими философскими глупостями. Сейчас мне уже не нужна философия. Зачем бестелесной сущности нужна философия? Земная философия мне уже не пригодится. Я попал в другую реальность. Но я ещё не покинул этот мир. Внизу всё чётче вырисовываются очертания города. Он как бы возникает из мглы и выглядит сосем по-новому, не так как ночью, когда были видны одни пунктиры огоньков. Это – время, когда все ещё спят, а на улицу выходят дворники, чтобы поднять немного пыли. Люди наивно полагают, что очищают планету, на самом деле ничего не происходит. Если планета решит от чего-то очиститься, то она сама это сделает. Она может очиститься даже от людей. Таковы силы природы. Но я думаю, усилия дворников не напрасны, они хоть как-то подметут мусор. Кстати, мусора с такой высоты даже не видно. Вот весь город уже виден в предрассветных сумерках. Не очень-то он уж и большой. С высоты он кажется похожим на объёмную географическую карту.

Но что это? Этот город знаком мне до боли в сердце. Ах, забыл. У меня уже больше нет сердца. У меня уже ничего нет кроме зрения и мыслей. Этот город я хорошо знаю, ведь в этом городе я родился и вырос. А потом я его покинул и всю жизнь мучился ностальгией по нему. Меня охватывает чувство радости и душевного подъёма. Что касается радости, то я весь трепещу, как нагреваемый солнцем воздух, а душевный подъём – я и так парю в воздухе как бесплотный дух. Все детство и юность я мечтал подняться в небо на воздушном шаре и посмотреть на свой родной город с высоты птичьего полёта. И вот моя мечта осуществилась. Может быть, немного поздно. Но всё равно я оказался в воздухе над своим собственным городом.

Боже! Сколько воспоминаний нахлынуло на меня сразу! Этот город – карта моей жизни, где я впервые открыл глаза и научился что-то понимать. Первые лучи солнца упали на просыпающийся город. И я увидел два дома: один двухэтажный деревянный, где я родился, и где прошло моё детство, другой – пятиэтажный кирпичный с тремя подъездами, где проходила моя юность и взросление. Деревянный дом с двумя подъездами стоял на пригорке, и зимой я частенько катался на санках прямо от крыльца по снежному накатанному склону, который заканчивался у ворот яслей, куда впервые трёхмесячным младенцем я тогда попал. Отец с матерью тогда работали на заводе и по вечерам учились в вечернем институте и техникуме. Времени у них было мало, поэтому они и отдали меня очень рано в ясли. И так как я был крупный младенец, то воспитательница посадила меня на стульчик. Нянечка, знавшая мою мать, закричала: «Что ты делаешь?! Ему же всего три месяца. Ты ему сломаешь спинку. Он должен лежать в кроватке». Так я оказался в своём первом общественном учреждении. Возможно, что, в той кроватке мне и приснился тот первый сон, когда я очутился на высоких вратах.