Наш грешный мир

– Катерина, я люблю тебя долгие годы. И все жду, когда же ты увидишь во мне СВОЕГО мужчину. Твой отец понял, что мы созданы друг для друга, двадцать пять лет назад. Я чуть позже. И только ты упорно не признаешь этого…

– Ты меня любишь? – не поверила своим ушам Катя. Остального она просто не услышала.

– Разве это не очевидно? – Константин покачал головой. – То, что я не женился, не доказательство?

– Конечно нет. Ты весь в науке…

– Я давно не занимаюсь наукой. И если бы ты хоть сколько-нибудь интересовалась моей жизнью, то знала бы.

– Я знаю о твоем новом поприще. Компьютерным обеспечением занимаешься, так ведь?

– Лет пять уже, как нет. Сейчас кондиционированием промышленных помещений. Но я по-прежнему холостяк. И все из-за тебя.

– Но почему ты никогда не показывал своих чувств?

– Ты же знаешь, какой я гордый. Боялся быть отвергнутым. Или хуже – обсмеянным. Поэтому просто был рядом и ждал, когда ты прозреешь.

– Не лучшая тактика.

– Согласен. И, понимая это, я решил действовать. – Константин заметил, что бокалы опустели, и взял бутылку. Катя терпеливо ждала, когда он снова заговорит. – Я отыщу венец великой княгини и надену тебе на голову. После этого ты выйдешь за меня.

Катерина не сразу поняла, о чем речь. Нахмурилась.

– Неужели ты забыла? – удивился Константин.

– Если ты о свадебной диадеме Елизаветы Федоровны, то нет. Не забыла. Папин брат, служивший в Эрмитаже, много о ней рассказывал. А также демонстрировал фотографии. Мне очень нравилась юная Елизавета, да и диадема тоже. Отец, по фотографии, заказал для меня копию. Из стекла, конечно же. Я носила ее на все праздники. И временами грезила, представляя себя на балу в Зимнем дворце.

– И хранила долгие годы. Где она сейчас?

– Не знаю. Может, валяется где-то. – Она отставила бокал. И взялась за вилку. Нужно немного поесть. – Но как ты найдешь диадему? Она давно сгинула.

– Это уже мои проблемы.

– А если она так и не отыщется?

– Я буду расстроен, но не раздавлен. Значит, не судьба. Мы продолжим с тобой дружить и считаться парой.

– А если ты ее заполучишь, наденешь мне на голову, а я с тобой расстанусь после этого?

– Переживу. Но дружить с тобой перестану. Если не хочешь видеть меня своим мужем, скажи сейчас. Не обманывай ни меня, ни себя саму.

– Не знаю, Костя, – беспомощно проговорила Катерина. – Ты огорошил меня, признавшись в своем чувстве…

– Думал, ты в курсе. Женщины же славятся своей интуицией.

– Только не я. Иначе не связывалась бы со всякими… козлами! – Катя отбросила вилку. Подалась вперед, чтобы приблизиться к Борисову. – Почему ты не проявлял себя как заинтересованный во мне мужчина?

– То есть ты забыла ТОТ поцелуй? А я помню. Всю страсть в него вложил… А как долго с духом собирался… Но ты оттолкнула. Потом еще утерлась брезгливо.

– Это было лет пятнадцать назад.

Костя пожал плечами, будто говоря: ты же меня знаешь. Борисов долго держал обиды в памяти. Даже тот смех, которым сопроводила Катя его падение с лыж, не забыл. В прошлом году, когда она грохнулась с крыльца загородного дома и едва не покалечилась, он подбежал, чтобы помочь встать и сказал: «Видишь, это совсем не смешно… Падать!»

– У меня голова кругом, – прошептала Катерина. – Нужно все осмыслить.

– Оставить тебя одну?

– Если можно.

– Я тоже хотел бы уйти, потому что признание мне не так просто далось…

– Созвонимся завтра.

Борисов согласно кивнул. Через пять минут они распрощались.

Маняша

Мама была недовольна. Мария обещала явиться к семи, но опоздала на сорок минут.

– Ужин остыл, – с надрывом в голосе проговорила родительница.

– Ничего, погреем.

– Будет не то! Кому понравятся раскисшие макароны!

– Мне. Я просто обожаю такие! Сейчас руки помою и сяду за стол.

Маняша бодро улыбнулась и направилась в ванную.

Мама Даша была бы замечательной женщиной, не будь она такой странной. Если кто-то считал чудачкой Марию Корчагину, так он просто не был знаком с женщиной, которая произвела ее на свет.

Она всю жизнь жила для себя. Родив дочку в двадцать три, оставила ее, девятимесячную, с мужем, который только из армии пришел, и уехала на Кавказ. Не с каким-то горячим армянином или абхазом, то есть не за мужчиной последовала, а просто потому, что потянуло в определенную, пусть и размытую, географическую точку. Сказала, вернусь через две недели. Отсутствовала почти год. Увлеклась альпинизмом, прибилась к базе, где работала за жилье и еду. Как сама потом рассказывала, так спасалась от послеродовой депрессии. О Маняше вспоминала. Звонила регулярно, справлялась о здоровье. Если бы та серьезно заболела, примчалась бы… Наверное… Но Маша не доставляла проблем отцу и его матери, которая, собственно, и занималась воспитанием малышки.

Вернувшись с Кавказа, Даша развелась, устроила дочь в детсад, а сама пошла на курсы крупье. Отучилась, получила работу в казино. Другие жаловались. Говорили, тяжело не спать ночами, терпеть домогательства, не реагировать на оскорбления проигравших. Большинство не выдерживало, увольнялось. Но Даше все нравилось. Да, нелегко, но интересно. И чаевые хорошие.