Наш китайский бизнес

Ветер, погуливая в старых соснах и молодых оливах, гонял вздрагивающие тени по траве парка, по каменным плитам террасы. Я любила и дом, и сад, и эту неуловимую грусть бездетности бывших хозяев, из-за которой, после смерти Анны, дом перешел во владение города и стал музеем.

Собственно, не узнать господина Шенцера было невозможно: на террасе сидела только отпускная парочка в солдатской форме и поодаль - у облупившихся каменных перил - старичок, даже издалека, даже на беглый первый взгляд - из благородных.

Его можно было принять за одного из немногих оставшихся в живых немецких евреев, которые живут в Рехавии, на концертах симфонической музыки сидят с нотами в руках, сверяя звучащее соло кларнета с написанной партией, и по утрам спускаются выпить свою чашечку кофе в такие вот уютные ресторанчики.

Он тоже узнал меня издалека - да я и предупредила, что буду в красном плаще и черной шляпе - хотя пора бы уже, пора оставить эти цвета карменситы.

И по тому, как торопливо он поднялся, как предупредительно отставил второй стул, на который мне предназначалось сесть, - короче, по всему его облику Яков Шенцер представал настолько достойным человеком, что сразу захотелось открыть ему глаза на то, что собой представляет "Джерузалем паблишинг корпорейшн" в настоящем ее виде, и посоветовать держаться от этой компании подальше.

Но я подошла, протянула руку, мы поулыбались, сели.

- Что вам заказать? - спросил он.

- Ничего, - отозвалась я благородно. На вид-то старичок был ухожен, но кто знает - что там у него за пенсия. Счетец обычно подавали здесь уважительный. Ну, хорошо, закажите апельсиновый сок.

- И штрудл?..

Ах, он непрост был, этот господин, он знал это кафе, знал коронные блюда их кухни. Яблочный "Штрудл Анны" подавался здесь с пышным облаком взбитых сливок, на каком обычно сидит, свесив босые ножки, румяный и лысый бог с карикатур Жана Эффеля.

В конце концов, подумала я, почему бы нам и не делать вполне прилично этот их будущий заказ.

- Да, и штрудл, - сказала я благосклонно. - Но для начала откройте мне ваше отчество.

Он задумался и несколько мгновений молчал, словно припоминая.

- Моего отца звали Мойше, Моисей... значит...

- Значит, Моисеевич...

Официант - мальчик, тонкий, как вьюнок, с серьгой в ухе, с оранжевыми, торчащими, как сталагмиты, сосульками волос, разложил перед каждым меню, похожее на партитуру. С обложки мягко улыбалась сама хозяйка дома. Та же старая фотография, что висела на одной из стен зала внизу: женщина сидела полубоком, в широкополой шляпе и мантилье, подперев рукой подбородок и чуть прищурившись от солнца. Анна, кузина и жена знаменитого офтальмолога Авраама Тихо... Знаем мы эти браки, бесплодие родственных чресл... Закончить Венскую школу живописи, до ногтей мизинцев быть европейской женщиной - и всю жизнь писать голые пейзажи унылой Палестины, помогая мужу в глазной клинике.

- Ну, Яков Моисеевич, - сказала я, косясь на стопку желтовато-пыльных брошюр у его правого локтя. - Выкладывайте, что там у вас. Какое-нибудь периодическое издание Союза ветеранов?

- Да, я обращаюсь к вам как к главе "Джерузалем паблишинг".

- Кой черт - глава?! - перебила я. - Всего лишь наемный работник.

Он смешался.

- Но... вы уполномочены вести переговоры?..

- Это - да. Как решу, так и будет.

Собственно, я сказала чистую правду. Я действительно имела скромный статус наемного работника и действительно решала: в какую из предложенных нам авантюр пускаться, а в какую - не стоит. Потому что Витя не ощущал опасности и с огромным воодушевлением лез в первое попавшееся дерьмо.

- Кажется, по телефону я уже рассказывал в двух словах об организации выходцев из Китая... - Яков Моисеевич легким прикосновением сухих старческих пальцев двигал выложенную перед ним салфетку, на которой поблескивали тонкая вилочка для пирожных и чайная ложка. - Это люди, которые значительную часть жизни прожили в Китае, там прошло их детство, юность, молодость, а в тридцатые-сороковые годы они разбрелись по всему миру. В Израиле проживает сейчас около двух тысяч выходцев из Китая.

- Вы что - имеете в виду китайских евреев?

- Нет, я имею в виду русских евреев. Многие семьи русских евреев, которых волны революции и гражданской войны выбросили за пределы России.

После каждого третьего слова старик вскидывал на меня неуверенный взгляд, словно сверяясь - правильно ли повел разговор. Мне показалось, что он слегка волнуется.

- Но почему - в Китай? - спросила я. - Не в Берлин, не в Париж, не в Прагу...

- Бог мой! - воскликнул он, откинувшись на спинку стула. - И в Берлин, и в Париж, и - в Китай!.. Наша семья, например, жила во Владивостоке. У отца были торговые связи с Манчжурией... Так что... Впрочем, вот...- он подвинул ко мне стопку выцветших брошюр, - несколько номеров нашего "Бюллетеня". Вы можете взять их домой, изучить, и тогда многое для вас перестанет быть тайной за семью печатями...

Изучить! Кажется, он всерьез полагал, что мне нечем занять долгие зимние вечера в вятском имении дяди... Я подвинула к себе бледно отпечатанные газетки, даже на вид убогие и какие-то... старческие.