Наш корреспондент

Улыбка тронула губы Донцова, и он уснул легким, птичьим сном. Так, с улыбкой, он и проснулся, когда через пятнадцать минут его позвали на партийное собрание в блиндаж командира роты. Партийное собрание проводилось накоротке. Не было длинных докладов, и выступления коммунистов звучали торжественно и немногословно, как присяга. Краткой была и речь замполита полка, присутствовавшего на собрании. Он сказал о гвардейских традициях, напомнил старое солдатское правило: «Сам погибай, а товарища выручай», сказал о том, что коммунисты в бою должны показывать пример храбрости и самоотверженности, что по ним будут равняться все остальные, в том числе и пришедшее в батальон пополнение, и выразил уверенность, что в предстоящем бою, как и в минувших битвах, гвардия будет сражаться не только по уставу, но и как сердце подскажет.

Замполит говорил простыми, обыкновенными словами, но сейчас, перед боем, эти слова приобрели особый смысл и значительность.

Сразу же после собрания по ротам прошли летучие митинги. Донцов выступал в своей роте.

— Сегодня я получил письмо от жинки, — сказал он, — пишет, что бабы сами, без нас, управляются и преодолевают трудности. Заверяет в общем, что бабы свой долг выполнят, но просит, чтобы мы долго не задерживались. Прочел я письмо, вспомнил родные места… сынишку… И так меня потянуло до родной хаты, до того зачесались руки взять снова ручник да клещи, да стать у мирной наковальни, что и не знаю, как вам передать.

Бойцы, стоявшие и сидевшие в траншее и примыкающих ходах сообщения, сочувственно слушали. Тяга к дому была им понятна без лишних слов. Командир роты нахмурился. «Вот-те на! — невольно подумал он. — Развел квас. Только размагничивает бойцов перед атакой».

Донцов выдержал паузу и тронул рукой усы, будто стирая добродушную улыбку.

— Стал я прикидывать, как же мне быстрее попасть до дому и каким путем добираться в ту станицу Нижне-Криничную. Так и этак примерял и пришел к выводу, что самая наикратчайшая дорога для меня и для всех нас, — тут он взмахнул, как молотом, тяжелым кулаком и энергично закончил фразу, — только через Берлин. Потому, пока этот распроклятый фашизм жив, будет он у нас поперек дороги стоять и не даст он нам мирно трудиться, а нашим детям спокойно расти. Значит, надо разбить Гитлера и гнездо его разорить, а тогда уже со спокойной душой до дому ворочаться. Так давайте ж бить врага и жать со всей гвардейской силой, чтоб скорей завоевать победу, чтоб нашим жинкам не пришлось нас долго дожидаться!

Он замолчал, но подумал, что получилось недостаточно торжественно, и закончил фразой, которую вычитал в передовой «Звезды»:

— И пусть гитлеровские орды испытают на себе сокрушительную мощь наших ударов!

Последнему оратору — парторгу роты — не удалось закончить свою речь: помешала артподготовка. Несколько секунд он еще кричал что-то, побагровев от натуги, но сквозь плотно спрессованный грохот разрывов не мог проникнуть никакой звук. Тогда рукой, вооруженной автоматом, парторг сделал красноречивый, понятный без слов жест. Жестами была подана команда разойтись по местам.

Донцов ждал сигнала к атаке, сидя на корточках на дне траншеи, и размышлял о предстоящем бое. Ему казалось, что выбить немцев после такой сильной артподготовки не так трудно, а вот удержаться на занятых позициях будет труднее. Немцы начнут гвоздить высоту изо всех сил. Он повел плечами, вспомнив ожесточенные бомбежки. Страха он, однако, не ощущал. Провоевав два года без единой царапины, Донцов проникся спокойной уверенностью в том, что ему не суждено погибнуть в этой войне.

Траншею стало заволакивать пылью. Солнце, висевшее слева над высотой, светило тускло, как сквозь туман. Когда взвыли моторы «илов», Донцов вскочил. По выработанному еще в разведке навыку, все на нем было пригнано так, чтобы не стеснять движений. Автомат он держал в правой, руке, на поясе висели запасной диск в холщовой сумке, нож в резиновых ножнах и три «лимонки».

Послышался голос командира роты, и по боевым порядкам прокатился, подхваченный десятками голосов, призывный клич, с которым ходили на бой, на смерть и на подвиги советские воины: «За Родину! За Сталина!»

Донцов легко вскочил на бруствер. Каждая клеточка его здорового, сильного тела напряглась, пользуясь возможностью действовать после томительного ожидания.

Пыль густо клубилась над полем боя. Где-то впереди недружно защелкали редкие выстрелы: немцы еще не пришли в себя после артподготовки. Надо было использовать эти минуты замешательства и ворваться в траншеи противника прежде, чем он успеет организовать огонь. Но изрытая, изуродованная земля не позволяла бежать быстро. Приходилось то проваливаться в воронки, то перепрыгивать через бугры. Пережженная земля сыпалась и уходила из-под ног, как песок.