Наш корреспондент

Серегин взобрался на табуретку и приник к стереотрубе. Очень близко он увидел серый от пыли склон, перерезанный наискось ходом сообщения, по которому медленно плыли вверх две каски. Следя за их неторопливым передвижением, Серегин поднимал линзы стереотрубы выше, выше — и вдруг потерял из виду и каски и ход сообщения. Перед его глазами возник первозданный хаос. Освещаемая ярким солнцем, черно-серая, похожая на прах земля, как взбаламученное и внезапно застывшее море, зыбилась высокими волнами. Кое-где глаз находил детали: развернутый тюльпаном ракетный стакан «катюши», полузасыпанную землей, смятую каску, стабилизатор бомбы. Но они сейчас же терялись, и снова — найти их в этом месиве было уже невозможно.

С большим трудом Серегин обнаружил линию наших траншей, но, как ни пытался, не смог различить обороны противника. Плоская макушка высоты была видна с НП под очень маленьким углом, и к ее дальнему краю все сливалось и рябило.

— После войны, — сказал Корчагин, — на этой высоте нашим гвардейцам должны обелиск поставить. Недаром ее высотой героев назвали. Если найдете на ее вершине хоть одну травинку или нетронутый кусочек земли размером в пилотку, — отдаю вам месячный паек табаку… И кто знает, сколько еще сегодня на этой высоте крови прольется.

Он глянул на часы, Серегин машинально сделал то же. Было 15 часов 40 минут.

Вошел Шубников в сопровождении подполковника с артиллерийскими эмблемами на погонах.

— Кажется, старый знакомый? — спросил Шубников, вглядываясь в Серегина и пожимая ему руку. — Ну, теперь ничего не поделаешь: поскольку пресса присутствует, надо во что бы то ни стало овладеть высотой.

— Да уж я на вас надеюсь, — в тон ему ответил Серегин.

— Ну, а как там «гитлеры»? — спросил Шубников, устраиваясь на табурете и глядя в стереотрубу. — Обедают? Вот мы им сейчас горячего добавим!

С его лица сбежало шутливое выражение, и Серегин заметил, что Шубников со времени их последней встречи еще больше поседел, а резкие морщины, пересекающие его щеки, стали еще глубже.

Стоя рядом с Шубниковым, Серегин смотрел на высоту «105» невооруженным глазом. Ее грязносерая макушка выглядела совсем безжизненной и пустынной. Зато на скате было заметно оживление: артиллеристы подтягивали на высоту две пушки.

Неожиданно раздался грозный, оглушительный гул, похожий на раскат грома, пронизанный штормовым посвистом. На дальнем краю высоты «105» беззвучно выплеснулись косматые фонтаны земли и дыма, а через несколько мгновений запоздало донесся тяжелый грохот разрывов. Он все нарастал, подобно горному обвалу. Косматые фонтаны слились в черную тучу, которая, медленно расплываясь, закрыла высоту непроницаемой завесой. Но Шубников все еще смотрел в линзы. Он оторвался от них лишь для того, чтобы взглянуть на часы. Будто вызванный этим движением, послышался характерный звук низко летящих самолетов.

— Секунда в секунду, — сказал Шубников одобрительно.

Черную тучу над высотой прорезали молнии ракет, обозначая наши позиции. Шестерка «илов» с устрашающим ревом раз и другой пронеслась над окопами противника.

— Пошли, — сказав Шубников.

Серегин не понял, о ком это было сказано, но понял, что Шубников доволен и что штурм пока развиваете правильно.

Артиллерия перенесла огонь в глубину, изолируя немецкие позиции на высоте и подавляя батарей противника. Сухой треск пулеметных очередей слышался, казалось, отовсюду. Шубников внимательно вслушивался в шумы боя. Серегин тоже вслушивался, но ему эти звуки пальбы ж разрывов говорили только о том, что идет бой, тогда как Шубникову они рассказывали, как бой развивается. Так неопытное ухо слышит лишь слитное звучание оркестра, тогда как дирижер различает партию каждого инструмента.

Только по выражению лица командира полка Серегин почувствовал, что произошла заминка.

— Зарубина, — коротко кивнул Шубников телефонисту, стоявшему рядом.

Телефонист бешено закрутил рукоятку аппарата и придушенным голосом стал вызывать НП Зарубина. Шубников нетерпеливо протянул руку. Телефонист подал ему трубку. Серегин ожидал, что Шубников начнет сейчас кричать, но командир полка почти буднично спросил:,— Ну, как дела?

В трубке что-то забубнило. На щеках Шубникова обозначились желваки.

— Чувствую, что залегли. А почему? Поливает свинцом? — переспросил он, не повышая тона. — Вот новость! А вы, что же, рассчитывали, что он одеколоном поливать — будет? Надо подавить эти точки и поднять людей.

В трубке опять коротко пробубнило и смолкло. Хотя трубка молчала, а пальба на высоте продолжалась с прежней ожесточенностью, Серегин увидел, что лицо Шубникова вдруг смягчилось, повеселело, и он задвигался, как птица, расправляющая крылья. Серегину послышался в шуме боя далекий крик многих голосов. Телефонная трубка забубнила снова. Шубников довольным голосом перебил:

— Я уже услышал. Молодцы! Да-да… И сейчас же закрепляться. Кто же поднял людей?

Выслушав ответ, он печально сказал:

— Вечная ему память.

Отдавая трубку телефонисту, Шубников ответил на вопросительные взгляды Серегина и начальника штаба: