Наш маленький Нью-Йорк

Как-то так получалось, что девушки в его дом приходили, оставались ненадолго — кто на ночь, кто на неделю или на две, а потом уходили, исчезали, иногда с болезненным скандалом, иногда — тихо и незаметно, как утренний туман, после которого остается ощущение свежести и легкой сладости в воздухе. А теперь все изменилось. Эмили, судя по всему, останется надолго. И пусть она живет не у него, не с ним — но рядом. Это восхитительно… Восхитительно само ее присутствие, шум воды в ванной по утрам, возня на кухне, восхитительно ожидание вечера, когда можно будет встретить ее и привести домой, поужинать вместе, поделиться новостями. Восхитительно чувствовать ее руку в домашних делах, видеть чистоту в ванной и на кухне, свежевыстиранные вещи на сушилке. И пусть она не егоженщина… Том все равно чувствовал себя не так, как когда чистоту у него в квартире наводила приходящая домработница. Чистота — это еще не уют.

А может, дело в том, что домработнице он платил деньги и по отношению к ней чувствовал себя никак и никем, совершенно чужим человеком. А по отношению к Эмили… он чувствовал себя мужчиной. Она давала ему заботу женскую, он ей — заботу мужскую…

И отсутствие большей близости в отношениях уже казалось ему странным.

Слова Эмили о том, что она хотела бы строить отношения со своим мужчиной по такому же принципу, отозвались в нем странным волнением.

Возможно потому, что он тоже ощутил вкус подобной гармонии?

Возможно потому, что Эмили — смешно и странно сказать! — стала первой женщиной в его жизни, которую он мог представить в роли своей спутницы? Да, пусть это только фантазии, но глупо притворяться, что их нет. Притворяться вообще глупо.

И ее отношение к любви в ее духовном и физическом проявлении, признаться, задело его за живое. Он не хотел сейчас разбираться почему. Но отчетливо понимал, что хочет это исправить. А как?..

— Только давай горячий чай, боюсь, если там будет хоть кусочек льда, я сама превращусь в ледышку…

— Тогда я лучше выпью кофе.

— На ночь?

— А что? Боишься, что я не засну и буду долго-долго донимать тебя разговорами?

Трудно шутить с человеком, когда он напряжен, как сжатая пружина. Эмили бросила на него суровый взгляд, который должен был, видимо, означать, что никаких долгих разговоров она с ним вести не планирует.

Он тут же озвучил свою мысль:

— У меня даже возникло такое ощущение, что я этих долгих разговоров недостоин потому, что родился мужчиной, — поделился он с ней своими наблюдениями.

Если бы Том мог предугадать ее реакцию, он, конечно, придержал бы язык. Но предугадать он не смог. Более того, ему даже в голову не пришло, что такое возможно.

Эмили расплакалась — внезапно, совершенно неожиданно, навзрыд.

Том остолбенел.

От женских слез он всегда терялся. Он ненавидел это глупое и оттого очень уязвимое положение человека, который сделал что-то плохое, а как это исправить — не имеет понятия, и старался всеми силами избежать его. Поэтому о нем часто думали, что он бережно относится к чувствам других людей, особенно женщин.

Сейчас он и сам расстроился. Причем совершенно искренне. Не потому, что ему стало неловко, трудно рядом с ней — потому, что ей, по-видимому, было по-настоящему больно.

«Вот в чем отличие, — мелькнула мысль. — Она просто плачет. Не для того, чтобы сделать меня виноватым, не оттого, что хочет получить рычат давления на меня через мою совесть… Плачет, потому что что-то внутри у нее не так».

Том поморщился, как от приступа собственной, внутренней боли, подавил глухой стон и крепко обнял ее за плечи.

— Эм…

Он прежде не называл ее уменьшительным именем. Наверное, стоило попробовать раньше. По крайней мере, тогда он знал бы, что этого делать нельзя ни в коем случае. Хотя, может быть, в другой раз оно и прошло бы безболезненно… Эмили разрыдалась еще громче.

— Эмили, ну что же ты плачешь?

Глупый вопрос. Почему человечество, и мужская его половина в частности, до сих пор не придумала ничего лучше для подобных случаев?!

— Эмили, ну?!

— Я же… женщина… имею право! — Она пыталась справиться с собой, но голос еще не слушался ее.

— Конечно. Сколько угодно прав… Пользуйся каким хочешь, только не плачь, пожалуйста! Все ведь можно решить.

— Сейчас поплачу… и решим.

Вот он, женский взгляд на проблему! Черт возьми. И он имеет право на существование.

Женская половина человечества, по крайней мере, придумала слезы как способ восстановить душевное равновесие. И как бы он — как мужчина — ни относился к нему… Действует же!

— Хорошо, — согласился Том. — Сколько тебе дать времени?

Она так растерялась от конкретики вопроса, что даже перестала всхлипывать на несколько секунд — затаила дыхание.

— Минуты три, — ответила не без труда, но заметно успокоилась.

— О'кей, — сказал Том и принялся ободряюще поглаживать ее по волосам и спине.

Кажется, на женские слезы мужская половина может дать единственный ответ: четкость и определенность. Надо будет на старости лет внести это в мемуары, чтобы крупица ценного знания не пропала втуне.

Эмили перестала всхлипывать гораздо быстрее. Вот она, сила точной договоренности!