Наш общий друг. Часть 1

— Рѣшено и подписано! — весело сказалъ Юджинъ, подавая Лиззи руку, предварительно махнувъ ею по воздуху, какъ будто онъ отмахнулъ прочь все лишнее. — Надѣюсь, впередъ вы не будете дѣлать изъ мухи слона.

И онъ принялся шутливо болтать съ Дженни Ренъ.

— Я хочу завести себѣ куклу, миссъ Дженни, — сказалъ онъ.

— Лучше не заводите, — возразила дѣвочка.

— Отчего же?

— Вы навѣрно сломаете ее. Вы, дѣти, всѣ такъ дѣлаете.

— Такъ что жъ? Отъ этого только польза вашему ремеслу, миссъ Ренъ, — отвѣтилъ ей Юджинъ. — Такъ точно ломка обѣщаній, контрактовъ, условій всякаго рода обращается на пользу моему ремеслу.

— Ничего этого я не знаю, — отрѣзала миссъ Ренъ. — А думаю такъ: лучше бы вамъ заказать себѣ перочистку да прилежнѣе заниматься своими дѣлами, а перочисткой перья обтирать.

— Ну, если бы всѣ мы были такими прилежными, какъ вы, хлопотунья, и принимались за работу, какъ только научимся ползать, такъ вамъ же было бы хуже.

— Вы хотите сказать, — перебила его маленькая калѣка съ яркой краской, выступившей у нея на лицѣ,- хуже для спины и для ногъ?

— Да нѣтъ же, нѣтъ! — воскликнулъ Юджинъ, возмутившійся, надо отдать ему справедливость, при одной мысли о возможности шутить надъ ея несчастьемъ. — Хуже для вашего ремесла, для ремесла вашего хуже. Если бы мы всѣ садились за работу, какъ только могли бы дѣйствовать руками, тогда прощай кукольныя швеи.

— Пожалуй, что и такъ, — согласилась миссъ Ренъ. — Я вижу, что и у васъ, дѣтей, мелькаетъ иногда въ головѣ кое-что похожее на мысль. — Потомъ она вдругъ перемѣнила тонъ. — Кстати о мысляхъ, Лиззи (онѣ сидѣли рядомъ, какъ прежде): я удивляюсь, отчего это, когда я тутъ работаю, работаю совершенно одна, въ лѣтнее время, я слышу запахъ цвѣтовъ?

— Да просто, я думаю, — проговорилъ вяло Юджинъ (ему уже надоѣла хозяйка дома), — вы слышите запахъ цвѣтовъ, потому что слышите.

— Нѣтъ, — сказала маленькая швея, облокотившись одной рукой на ручку кресла, а подбородокъ положивъ на эту руку, и безцѣльно глядя впередъ, — тутъ нѣтъ по сосѣдству цвѣтовъ. Все что угодно, только не цвѣты. И однакожъ, сидя за работой, я слышу цѣлыя поля цвѣтовъ. Я слышу запахъ розъ, такъ что, кажется, вижу на полу цѣлыя груды розовыхъ лепестковъ.

— Пріятно, должно быть, имѣть такія грезы, Дженни, — сказала ея пріятельница, взглянувъ на Юджина, какъ будто спрашивала его, не даны ли эти грезы бѣдной малюткѣ въ вознагражденіе за ея несчастье.

— Да, очень пріятно… А птички, которыхъ я постоянно слышу! О! — воскликнула Дженни, протягивая руку и поднявъ глаза къ небу, — слышишь, слышишь, какъ онѣ поютъ?

Мгновенно въ ея лицѣ и движеніяхъ появилось нѣчто истинно-прекрасное, нѣчто вдохновенное; но вслѣдъ затѣмъ подбородокъ ея задумчиво опустился на руку.

— Мои птицы поютъ лучше всѣхъ птицъ, и цвѣты мои пахнутъ лучше другихъ цвѣтовъ. Когда я была еще ребенкомъ (это было сказано такимъ тономъ, какъ будто съ того времени прошли цѣлыя столѣтія), тѣ дѣти, которыхъ я видала иногда по утрамъ, очень отличались отъ всѣхъ другихъ дѣтей. Они не были похожи на меня. Они не зябли, не плакали отъ отчаянія; они не ходили оборванными, не были вѣчно избиты; они никогда не страдали. Они не были похожи и на сосѣдскихъ дѣтей. Они никогда не пугали меня пронзительнымъ крикомъ, никогда не насмѣхались надо мной. И сколько ихъ было! Всѣ въ бѣломъ, съ чѣмъ-то свѣтящимся по краямъ одежды и на головѣ, чего я никогда не могла поддѣлать въ моей работѣ, хотя ужъ, кажется, хорошо знаю. Они спускались ко мнѣ длинными свѣтлыми рядами и спрашивали всѣ заразъ: «Кто это мучается? Кто страдаетъ?» А когда я говорила — кто, они отвѣчали: «Пойдемъ, поиграемъ». Я говорила имъ: «Я никогда не играю. Я не могу играть». И они вились вокругъ меня, подхватывали меня на руки, и мнѣ становилось легко. Ахъ, какъ мнѣ было хорошо и покойно у нихъ на рукахъ!.. А потомъ они опускали меня на землю, и опять говорили всѣ заразъ: «Потерпи, мы скоро придемъ!» И когда бы они ни вздумали придти, я сейчасъ же узнавала, что они близко, еще не видя ихъ длинныхъ лучистыхъ рядовъ; я издали уже слышала, какъ они спрашивали въ одинъ голосъ: «Кто тутъ мучается? Кто страдаетъ?» Я, бывало, вскрикну: «Ахъ, милые, милые! Это я, несчастная! Пожалѣйте меня. Возьмите меня, облегчите мои муки!»

Постепенно увлекаясь воспоминаніями, она опять подняла руку; ея глаза заблистали восторгомъ, и она снова стала прекрасной.

Остановившись на мгновеніе, помолчавъ и прислушавшись къ чему-то невидимому съ улыбкой на лицѣ, она оглядѣлась вокругъ и пришла въ себя.

— Какою жалкою дурочкой вы меня считаете, — не правда ли, мистеръ Рейборнъ? Недаромъ я вамъ такъ надоѣла, — ужъ я это вижу. Но сегодня суббота, и я не задерживаю васъ больше.

— Другими словами, — перебилъ се Южинъ, вполнѣ готовый воспользоваться намекомъ, — вы хотите, чтобъ я ушелъ, миссъ Ренъ?

— Ну да, вѣдь сегодня суббота, — отвѣчала она. — Дитя мое придетъ домой рано. А мое дитя безпокойное, злое дитя. Мнѣ не хотѣлось бы, чтобы вы видѣли моего ребенка.

— Куклу? — спросилъ Юджинъ, не понимая и ожидая объясненія.