Наш общий друг. Часть 1

И тѣмъ не менѣе фамилія здѣсь выводимаго Реджинальда Вильфера была происхожденія самаго обыкновеннаго и фигурировала на самыхъ обыкновенныхъ поприщахъ жизни. Въ теченіе многихъ поколѣній предки ея отыскивали себѣ средства къ существованію разными занятіями въ докахъ, въ акцизномъ управленіи и въ таможнѣ. Такъ и теперешній Режинальдъ Вильферъ былъ простымъ бѣднымъ клеркомъ, бѣднымъ до того, что, при ограниченномъ жалованьѣ и при неограниченной семьѣ, онъ ни разу еще не могъ достигнуть скромной цѣли своего честолюбія, состоявшей въ томъ, чтобы справить себѣ сразу весь новый костюмъ, со шляпой и сапогами включительно. Его черная шляпа превращалась въ коричневую, прежде чѣмъ онъ былъ въ состояніи сшить себѣ новый сюртукъ; панталоны бѣлѣли по швамъ и на колѣнкахъ, прежде чѣмъ онъ могъ купить себѣ сапоги; сапоги изнашивались, прежде чѣмъ ему удавалось щегольнуть новыми панталонами, а къ тому времени, когда онъ возвращался къ шляпѣ, этотъ лоснящійся головной уборъ новѣйшаго времени оказывался водруженнымъ какъ бы надъ грудой древностей разныхъ періодовъ.

Если бы какой-нибудь каменный херувимчикъ могъ когда-нибудь достигнуть зрѣлаго возраста и предстать передъ нами въ современной одеждѣ, его фотографія была бы наилучшимъ портретомъ мистера Вильфера, пухлая, гладкая, невинная физіономія котораго дѣлала то, что всѣ съ нимъ обращались обидно снисходительно, чтобъ не сказать — презрительно и свысока. Посторонній человѣкъ, зашедшій въ его бѣдную квартиру часовъ около десяти по полудни, пожалуй, удивился бы, заставъ его еще бодрствующимъ и сидящимъ за ужиномъ вмѣстѣ съ большими. Въ немъ было столько ребяческаго — въ очертаніяхъ лица, и въ фигурѣ,- что если бы его старый школьный учитель повстрѣчался съ нимъ гдѣ-нибудь въ Чипсайдѣ [5], онъ, вѣроятно, не воздержался бы отъ привычнаго желанія поколотить его палкой тутъ же на мѣстѣ.

Короче сказать, это былъ херувимчикъ, достигшій зрѣлаго возраста, съ просѣдью, съ озабоченнымъ выраженіемъ лица и въ обстоятельствахъ положительно затруднительныхъ.

Конфузливый отъ природы, онъ какъ будто стѣснялся своего имени Реджинальдъ, какъ имени, звучащаго домогательствомъ на знатность рода. Поэтому онъ даже въ подписи своей ставилъ только букву Р., и о томъ, какое имя обозначала она, говорилъ лишь своимъ задушевнымъ друзьямъ, да и то подъ строжайшимъ секретомъ. Это послужило поводомъ къ тому, что во всей округѣ Минситъ Лена вошло въ обыкновеніе придѣлывать къ его фамиліи имена изъ прилагательныхъ и причастій, начинающихся на Р. Нѣкоторыя изъ этихъ именъ прибирались болѣе или менѣе удачно, какъ, напримѣръ, ржавый, румяный, рыхлый; другія изобрѣтались безъ всякаго смысла и безъ возможности примѣненія, напримѣръ: разъяренный, ревущій, рыкающій, ражій. Но самое популярное изъ всѣхъ пристегиваемыхъ Р. Вильферу именъ было Ромти, придуманное въ минуту вдохновенія какимъ-то джентльменомъ-весельчакомъ, принадлежавшимъ къ почтенному кругу москательныхъ торговцевъ. Оно служило началомъ дружнаго хора, соло къ которому исполнялъ тотъ же джентльменъ, упрочившій себѣ этимъ не послѣднее мѣсто въ храмѣ славы. Припѣвъ этого хора состоялъ въ слѣдующемъ:

Ромти, Ромти, иддити, роу доу доу,
Пойте туддель, тидделли, боу воу воу.

Такъ обращались къ Вильферу даже въ дѣловыхъ письмахъ, начиная обыкновенно словами: «Любезный Ромти». Съ своей стороны онъ въ отвѣтахъ на такія письма неизмѣнно подписывался: «Искренно вамъ преданный Р. Вильферъ».

Р. Вильферъ служилъ клеркомъ въ москательномъ торговомъ домѣ Чиксей, Венирингъ и Стоббльсъ. Чиксей и Стоббльсъ, прежніе его хозяева, были оба поглощены Венирингомъ, который служилъ у нихъ сперва комиссіонеромъ, а затѣмъ ознаменовалъ свое возвышеніе къ верховной власти тѣмъ, что ввелъ въ дѣла фирмы торговлю литымъ оконнымъ стекломъ, панелями краснаго дерева, отполированными французскимъ лакомъ, и огромными штучными дверьми.

Однажды вечеромъ Р. Вильферъ заперъ, какъ всегда, свою конторку, положилъ ключи въ карманъ и отправился домой. Домъ, въ которомъ онъ жилъ, стоялъ въ предмѣстьѣ Галловей, на сѣверъ отъ Лондона, отдѣлявшемся отъ города полями и деревьями. Между Баттль-Бриджемъ и той частью Галловея, гдѣ жилъ Р. Вильферъ, тянулось довольно большое пространство подгородной Сахары, на которомъ обжигались кирпичъ и черепица, вываривались кости, выколачивались ковры, травились собаки и вываливался громадными кучами мусоръ, вывозимый изъ города подрядчиками.

Пробравшись своей обычной дорогой до окраины пустыни, гдѣ пламя обжигательныхъ известковыхъ печей мелькало неясными языками въ туманѣ, Р. Вильферъ вздохнулъ, покачалъ головой и сказалъ:

— Ахъ! Кабы то да это, такъ было бы не то!

Съ такимъ комментаріемъ на человѣческую жизнь вообще, выведеннымъ изъ опыта собственной жизни, онъ пошелъ дальше своимъ путемъ.