— Я говорю: не сѣсть ли мнѣ въ мою лодку да не посмотрѣть ли, что онъ тамъ дѣлаетъ? Я знаю всѣ мѣста, гдѣ онъ плаваетъ, всѣ уголки, куда онъ заходитъ. Я знаю, гдѣ онъ бываетъ въ то или другое время прилива и отлива. Я не даромъ былъ ему близкимъ товарищемъ. Вамъ незачѣмъ показываться: вы не выходите отсюда. Лодку я и одинъ спущу на воду: подмоги мнѣ не надо. А что меня увидятъ, такъ это не бѣда: я бываю на берегу во всякое время.
— Отъ васъ можно было бы, пожалуй, услышать что-нибудь и похуже, — сказалъ инспекторъ, подумавъ. — Ну отправляйтесь, попробуйте.
— Постойте минутку. Надо условиться. Когда мы мнѣ понадобитесь, я подплыву къ Товарищамъ и свисну.
— Если мнѣ будетъ дозволено сдѣлать замѣчаніе моему досточтимому и доблестному другу, въ мореходныхъ познаніяхъ котораго я не смѣю сомнѣваться, — заговорилъ Юджинъ, лѣниво растягивая слова, — то я скажу, что подать знакъ свисткомъ, значило бы объявить во всеуслышаніе о существованіи какой-то тайны и породить догадки. Надѣюсь, мой досточтимый и доблестный другъ извинитъ меня, какъ независимаго члена палаты, за это замѣчаніе, которое я долженъ былъ сдѣлать по своимъ обязанностямъ представителя народа въ парламентѣ и сына своего отечества.
— Это кто говоритъ — другой почтеннѣйшій или законникъ Ляйтвудъ? — спросилъ Райдергудъ, такъ какъ они вели разговоръ, пригнувшись подъ лодкой и не видя другъ друга.
— На этотъ вопросъ, предложенный моимъ досточтимымъ и доблестнымъ другомъ, — отозвался Юджинъ, лежавшій на спинѣ, прикрывъ лицо шляпой, что онъ, повидимому, считалъ самою удобной для наблюденія позой, — на этотъ вопросъ я, не затрудняясь, отвѣчу (ибо это не противно принципамъ общественной дѣятельности), что высказанное сейчасъ замѣчаніе принадлежитъ другому почтеннѣйшему.
— Такъ вотъ что, почтеннѣйшій. Каковы у васъ глаза? Вы хорошо видите вдаль? спросилъ Райдергудъ.
— Хорошо.
— Въ такомъ случаѣ я остановлюсь подлѣ Товарищей, и свистать не понадобится. Когда вы тамъ увидите пятно въ темнотѣ, то знайте, что это я, и выйдите ко мнѣ на пристань. Понимаете?
— Понимаемъ.
— Такъ прощайте.
Онъ вылѣзъ изъ подъ лодки и, борясь съ вѣтромъ, свирѣпо дувшимъ съ боку, направился къ своей лодкѣ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ спустилъ ее на воду и поплылъ вверхъ по рѣкѣ, мимо того мѣста, гдѣ они сидѣли.
Юджинъ приподнялся на локтѣ и сквозь тьму посмотрѣлъ ему вслѣдъ.
— Я очень бы желалъ, чтобъ лодка моего досточтимаго друга преисполнилась филантропическихъ чувствъ и, опрокинувшись, утопила его, — пробормоталъ онъ себѣ въ шляпу, укладываясь въ прежнюю позу. — Мортимеръ!
— Что скажетъ мой досточтимый другъ?
— Три кражи со взломомъ, два подлога и убійство съ цѣлью грабежа.
Несмотря, однакоже, на преступленія, тяготившія совѣсть Юджина, онъ испытывалъ нѣкоторое облегченіе отъ перемѣны, происшедшей въ обстоятельствахъ дѣла. То же чувствовали и оба его компаніона. Эта перемѣна какъ будто радовала ихъ. Томительная неизвѣстность какъ бы заключила съ ними новый контрактъ и начиналась сызнова съ другого, недавняго срока. Имъ предстояло теперь караулить еще кое-что. Всѣ трое принялись смотрѣть и вслушиваться съ удвоеннымъ вниманіемъ, менѣе подавляемые тягостнымъ вліяніемъ мѣста и времени.
Прошло болѣе часу. Они уже начинали дремать, какъ вдругъ одинъ изъ нихъ увидѣлъ Райдергуда въ лодкѣ на условленномъ мѣстѣ. При этомъ каждый изъ троихъ увѣрялъ, что и не думалъ дремать и первый увидалъ лодку. Они встали и направились къ ней. Райдергудъ тоже замѣтилъ ихъ, причалилъ къ пристани и сталъ такимъ образомъ, что они могли шепотомъ разговаривать съ нимъ почти подъ самымъ носомъ Шести Веселыхъ Товарищей, спавшихъ крѣпкимъ сномъ.
— Хоть убей, ничего понять не могу! — проговорилъ Райдергудъ, глядя на нихъ во всѣ глаза.
— Въ чемъ дѣло? Видѣли вы его?
— Нѣтъ.
— Что же такое вы видѣли? — спросилъ Ляйтвудъ, потому что Райдергудъ продолжалъ пялить глаза самымъ непонятнымъ образомъ.
— Я видѣлъ его лодку.
— Не пустую, надѣюсь?
— Нѣтъ, пустую. Мало того: не у берега, а плаваетъ по водѣ. Одного весла нѣтъ, а другое зажалось въ уключинѣ и переломилось. Мало того: водой затянуло лодку между двумя рядами барокъ. Но и этого мало: онъ опять съ уловомъ, — клянусь Георгіемъ, — опять!
XIV
Хищная птица подшиблена
Въ ту мертвую, холодную пору перелома сутокъ, когда жизненная сила благороднѣйшихъ тварей надаегь до низшаго своего уровня, каждый изъ троихъ сыщиковъ на берегу въ недоумѣніи глядѣлъ на блѣдныя лица двухъ другихъ и на блѣдное лицо Райдергуда въ его лодкѣ.
— Гафферова лодка, Гафферу опять удача, а Гаффера нѣтъ какъ нѣтъ! — такъ говорилъ честный Райдергудъ, безутѣшно озираясь.
Какъ будто сговорившись, всѣ четверо обратили глаза на огонекъ, свѣтившійся въ окнѣ: онъ слабо мерцалъ. Быть можетъ, огонь, какъ и питаемая имъ животная и растительная жизнь, наиболѣе приближается къ смерти въ тотъ часъ, когда ночь ужъ проходитъ, а день еще не народился.
— Будь это дѣльце въ моихъ рукахъ по закону, убей меня Богъ, если бы я теперь же не захватилъ ея! — проворчалъ Райдергудъ, свирѣпо мотнувъ головой на окно.