Наш общий друг. Часть 2

— Мама, повидимому, имѣла неопредѣленное предчувствіе того, что случилось впослѣдствіи, потому что она часто говорила мнѣ: «Не выходи за малорослаго. Обѣщай мнѣ, дитя мое, что ты никогда, никогда, никогда не выйдешь за малорослаго.» Папа не разъ говорилъ (онъ обладалъ необыкновеннымъ юморомъ), что семейство китовъ не должно родниться съ сельдями. Обществомъ папа дорожили (чему нетрудно повѣрить) современные ему умные люди, и нашъ домъ былъ для нихъ любимымъ мѣстомъ отдохновенія отъ трудовъ. Я помню трехъ граверовъ, которые часто бывали у насъ и блистали другъ передъ другомъ самыми тонкими шутками и остротами. (Тутъ мистеръ Сампсонъ смиренно сдался въ плѣнъ и, безпокойно ерзая на своемъ стулѣ, сказалъ, что «три» — число большое и что остроты были, вѣроятно, въ высшей степени занимательны.) Въ числѣ наиболѣе замѣчательныхъ членовъ этого кружка былъ одинъ джентльменъ въ шесть футовъ и четыре дюйма ростомъ. Онъ былъ не граверъ. (На это мистеръ Сампсонъ замѣтилъ безъ всякой причины: «Само собой разумѣется, — нѣтъ».) Этотъ джентльменъ оказывалъ мнѣ честь своимъ особеннымъ вниманіемъ, чего я, конечно, не могла не понять. (Тутъ мистеръ Сампсонъ пробормоталъ, что «ужъ если до этого дошло, то отгадать нетрудно».) Я немедленно объявила моимъ родителямъ, что я не могу позволить ему питать надежду. Они спросили меня, не слишкомъ ли онъ высокъ? Я отвѣчала, что дѣло не въ ростѣ, а въ томъ, что умъ его слишкомъ высокъ для меня. Въ нашемъ домѣ, сказала я имъ, тонъ слишкомъ блестящій, давленіе слишкомъ высокое, и простой, скромной женщинѣ трудно поддерживать ихъ въ будничной, домашней жизни. Я очень хорошо помню, какъ мама всплеснула руками и воскликнула: «Я вижу, это кончится маленькимъ человѣчкомъ!» (Тутъ мистеръ Сампсонъ взглянулъ на хозяина и печально покачалъ головой.) Впослѣдствіи она предсказала даже, что кончится это маленькимъ человѣчкомъ съ умомъ ниже посредственности, но это было сказано въ пароксизмѣ, если можно такъ выразиться, обманувшихся материнскихъ надеждъ. Черезъ мѣсяцъ, — продолжала мистрисъ Вильферъ, понижая голосъ, какъ будто она разсказывала страшную повѣсть о привидѣніяхъ, — черезъ мѣсяцъ я въ первый разъ увидѣла Р. Вильфера, моего мужа. Черезъ годъ я вышла за него. Душа моя въ нынѣшній день естественно вспоминаетъ это роковое стеченіе обстоятельствъ.

Мистеръ Сампсонъ былъ наконецъ выпущенъ изъ-подъ огня глазъ мистрисъ Вильферъ. Онъ медленно перевелъ духъ и сдѣлалъ оригинальное и поразительное замѣчаніе на ту тему, что «невозможно бываетъ объяснить иныя предчувствія». Р. Вильферъ въ смущеніи почесывалъ себѣ голову и обводилъ столъ виноватыми глазами, пока они не остановились на его супруіѣ. Замѣтивъ, что она какъ будто еще больше прежняго закуталась въ темное покрывало меланхоліи, онъ снова сказалъ ей:

— Мой другъ, положительно кажется, что у тебя невесело на душѣ.

Положеніе несчастнаго мистера Сампсона за этою трапезой было поистинѣ плачевно; онъ не только долженъ былъ беззащитно подвергнуться ораторскому краснорѣчію мистрисъ Вильферъ, но еще терпѣлъ всяческія униженія отъ Лавиніи, которая, отчасти чтобы показать Беллѣ, что она, Лавинія, можетъ дѣлать съ нимъ все, что захочетъ, отчасти же чтобъ отплатить ему за все еще, очевидно, продолжавшееся съ его стороны восхищеніе красотой Беллы, обращалась съ нимъ, какъ съ собакой. Ослѣпляемый съ одного боку ораторскимъ блескомъ мистрисъ Вильферъ, а съ другого оглушаемый попреками и фырканьемъ дѣвицы, которой онъ посвятилъ свою жизнь, въ своемъ горестномъ одиночествѣ этотъ молодой джентльменъ испытывалъ такія страданія, что на него жалко было смотрѣть. Если умъ его минутами колебался подъ бременемъ этихъ страданій, то въ оправданіе такой слабости можно замѣтить, что умъ его былъ отъ природы колченогій, никогда твердо не державшійся на ногахъ.

Такъ проходили счастливые часы, пока не наступило время Беллѣ отправиться домой въ сопровожденіи папа. Прикрывъ свои ямочки лентами шляпки и распрощавшись съ обществомъ, она вышла на улицу вмѣстѣ съ папа, и тутъ Херувимчикъ вздохнулъ всею грудью, какъ будто сырой лондонскій воздухъ былъ необыкновенно освѣжителенъ для его легкихъ.

— Ну, папа, торжество можно считать оконченнымъ, — сказала Белла.

— Да, моя милая, прошелъ еще одинъ изъ этихъ торжественныхъ дней, — отвѣчалъ Херувимчикъ.

Белла плотнѣе прижала къ себѣ его руку, и нѣсколько разъ потрепала ее.

— Благодарю, душа моя, — проговорилъ онъ, какъ будто она что-нибудь сказала. — Я теперь совсѣмъ оправился, моя милая. Ну, а ты какъ? Хорошо?

— Я? — нѣтъ, папа.

— Неужели нѣтъ?

— Нѣтъ, папа. Напротивъ, очень худо.

— Господи! — воскликнулъ Херувимчикъ.

— Со мною дѣло плохо, папа. Я до того углубляюсь въ вычисленія, подсчитывая сколько мнѣ придется тратить въ годъ, когда я выйду замужъ, и какою суммой можно будетъ мнѣ обойтись, что у меня даже морщинки по носу пошли. Вы замѣтили сегодня, папа, морщинки у меня на носу?

Папа засмѣялся, а Белла принялась его тормошить.