Наш принцип

— О бабах? Запросто, — продолжал Мороз. — Была у меня одна знакомая. На мордашку так себе, но готовила-а-а. Теперь о Чечне, в которой мы, собственно, и находимся. В любом придорожном кафе вас накормят лагманом, самсой, беляшами с бараньим курдючным салом, теми же пельменями, мантами, отварной курятиной или говядиной. Могут предложить шашлык из баранины или шурпу Однажды мне пообещали шашлык за пять минут. Я не поверил, и хозяин тут же облил шампур с готовым мясом спиртом, поджег его, а когда спирт прогорел, через пару минут протягивал мне готовый горячий шашлык. В Наурском районе у дороги ведро синего или зеленого сладкого винограда вам продадут всего за двадцать рублей. А ближе к Кизляру закатят в кузов пару арбузов или дынь практически даром. Но вообще на Кавказе не принято готовить невкусно.

Саня Морозов пробовал бубнить и в вертушке, пока кто-то не предложил выбросить его за борт.

— Парни, чего вы? Это же у меня от нервов, — обиженно проговорил он и замолчал. Уже надолго.

Наш принцип

Алексея кто-то осторожно потряс за плечо. Он открыл глаза. На него, улыбаясь, смотрело загорелое бородатое лицо.

— Хас-Магомед. — Леша тоже улыбался в ответ.

— Узнал?

— Еще бы не узнать тебя, дружище! Ты же меня два часа на плечах нес.

— Ну, ничего. Как твоя спина?

— Побаливает еще… — Алексей неловко повернулся, в спине что-то хрястнуло и заболело так, что захотелось опять провалиться в глубокий и крепкий сон.

Леша невольно застонал и огляделся. В больничной палате все койки были заняты, раненых было много, некоторые кровати были вынесены в коридор.

— Слушай, — зашептал ему в ухо Хас-Магомед, — около Хасавюрта люди видели крупные банды боевиков. Пока федералы и наше ополчение ушли вглубь Чечни, они планируют здесь проведение терактов. Не исключено, что захватят больницу. Я тебе тут принес, если что, будет чем себя защитить.

И он положил Леше под подушку сверток. Алексей сунул туда руку и ощутил в ладони тяжесть и металлический холод оружия. На ощупь пистолет казался не очень большим, но сразу внушал чувство уверенности и защищенности. Вороненый ствол был бережно завернут в холст.

— Спасибо, друг!

— Не за что, — дагестанец с улыбкой отвернулся, — ты один здесь? Остальные ваши с тобой?

— Колюху вертушкой сразу же в Махачкалу отправили. Он самым тяжелым оказался, а старлей Михеев здесь. В офицерской палате. Помнишь Михеева?

— Помню, — Хас-Магомед поморщился, — помню этого героя.

Как же не помнить взводного Михеева. Когда бойцы выходили из горящего села, он больше всех суетился и с тревогой осматривал раненых, как будто прикидывал: кого можно бросить, а кто пригодится.

Старший лейтенант Михеев запомнился Лехе еще в лагерях под Новочеркасском, где их готовили к войсковой операции. Во время проведения тактических стрельб, занятий по тактике и воинским уставам Михеев отличался от других офицеров статью, придирчивым и слегка пренебрежительным отношением к подчиненным и излишним, подчеркнуто-внимательным отношением к собственной внешности. Надо сказать, что был он высок, строен, симпатичен, а его лихому казацкому чубу не хватало места под беретом, он всегда высовывался наружу и ниспадал на густые черные брови.

— Русские на войне своих не бросают, это наш — русский, так сказать, национальный принцип. Запомните это навсегда, — внушал Михеев бойцам. Причем говорил он это так часто, что Леха запомнил.

Здесь, в госпитале, старлей уже нашел даму сердца. Медсестры не сводили глаз с лихого офицера, который любил рассказывать, как выводил бойцов из-под обстрела. Но Михеев выбрал себе врача-невропатолога Жанну. Она была яркой крашеной блондинкой, к тому же излишним умом не отличалась. Ну что ж, — свинья везде грязь найдет.

— Послушай, Хас-Магомед. Помнишь, когда мы повстречались с вами, когда уже вырвались из окружения, я просил подобрать раненого солдатика, — Леха пытался заглянуть в глаза ополченцу, но тот отводил взгляд, — мы не смогли забрать его, а он плакал и просил не бросать. Вы не подобрали его, Хас-Магомед? Ну что же ты молчишь? А?

— Я помню, Леша, помню. Когда мы входили в село, на обочине дороги лежало много солдат, но живых среди них не было. У некоторых было перерезано горло, их добивали. Ну, прощай. Да пребудет с тобой Аллах. Удачи тебе, Леша.

И дагестанец быстро вышел из палаты.

Алексей еще раз огляделся: на соседней кровати лежал солдат-срочник. Видимо, ранение у него было серьезным, так как перебинтован он был с ног до головы и все время молчал, даже не стонал. Двое ополченцев из Дагестана лежали на койках рядом, переговариваясь на своем языке, иногда косясь влево, где у стены маялся раненый боевик. Он все время стонал, бредил, с его языка слетали длинные и пространные речи на арабском языке. Может быть, он повторял про себя суры из Корана, которые, как видно, скоро ему очень пригодятся.

— Как дела, Караваев? — на Лехину кровать присел взводный Михеев. — Держишься? Ну, держись-держись, молодец! Слыхал? Меня к ордену Мужества представили. Так что теперь всю жизнь ты мне проставляться должен, я тебе ее спас.