Наш принцип

Фактор времени — вот самый главный союзник переговорщика. В то время, когда заложники находятся в одной упряжке с террористами, у них возникает взаимная симпатия. Это невозможно объяснить, но это правда. Это даже имеет свое название — «Стокгольмский синдром».

А у нас сколько времени прошло? Сорок пять минут! Урок, школьный урок! А что еще нам там, на уроках, говорили?

«Задавайте как можно больше вопросов: во-первых, устанавливается психологическая связь, во-вторых, получаете информацию, которая может очень пригодиться в дальнейшем, пусть преступники изливают душу, не перебивайте их, можно немного подыграть, попробуйте уловить чувства и эмоции, проявите сочувствие».

Самое главное — карточка ведения переговоров. Ее все сдавали наизусть, как стихи.

Не торопитесь. Установите доверительный контакт. Справьтесь о состоянии здоровья преступника. Определите режим контакта.

Не упустите из вида конечную цель, определите собственный интерес, наилучшую альтернативу и сосредоточьтесь на цели, а не на собственных эмоциях.

Мысли бродили в голове Бориса, изредка натыкаясь друг на друга. Самое главное — ничего не упустить. Малейшая неосторожность — и результат будет отрицательным.

Любые переговоры — игра. Но надо твердо знать правила — тогда ты победишь, а твой проигрыш будет очень дорого стоить, что немаловажно, не только тебе.

Второй, и самый главный, шаг — «присоединение»: обезоружьте их, перейдите на их сторону, включите обратную связь, отзеркаливайте, перефразируйте, переспрашивайте, признайте чувства и поступки вашего оппонента верными и правильными, ведите себя уверенно, но не уступайте…

По окончании курсов всех выстроили в шеренгу. Полковник Трофимов каждому из офицеров жал руку и вручал заветный значок. Остановившись возле Бориса, он взглянул ему в глаза и улыбнулся: «Удачи тебе, уговорщик», — и он дружески хлопнул лейтенанта по плечу…

Так, все, пора!

Борис открыл глаза. Смертница стояла рядом с ним, опустив голову.

— Как тебя зовут, дочка? — как можно мягче произнес он.

— Хадижат, — машинально ответила она, и тут же вновь злоба исказила ее лицо, — не смей называть меня дочкой! Понятно?!

— У меня такая же дочь, как и ты, наверное, одного с тобой возраста. Поэтому я так назвал тебя, Хадижат.

— Мои родители погибли, больше никто не назовет меня так, — во взгляде девушки было столько тоски, что Борис и вправду испытал к ней сильную жалость.

— Мой отец тоже погиб на войне, на самой страшной войне, которая только выпала на долю человечества, — и, не давая ей возразить, он продолжал: — хотя каждая война страшна по-своему и приносит людям только горе и разрушения. Ты конечно же права: за свою семью надо мстить, и это правильно. Вот только надо верно выбрать объект мщения. Скажи, разве эти люди, — и он обвел рукой салон, — виноваты в том, что случилось?

— Они русские, и этого достаточно, — в голосе девушки сквозила неуверенность.

— Не все. Здесь есть и граждане Турции, и не только. Многие из пассажиров — мусульмане. Разве справедливо будет, если они тоже пострадают?

Хадижат отрицательно покачала головой.

— Значит, правильным будет — дать самолету приземлиться?

Девушка утвердительно кивнула.

— Ты здесь главная и должна сама сказать об этом экипажу.

А потом они сели рядом, и Борис без остановки начал говорить с ней. Причем она не перебивала его и ничего не переспрашивала. Он рассказывал истории из своей жизни, показывал что-то руками, причмокивал языком, смеялся, жестикулировал, вертел головой и объяснял ей прописные истины. Девушка слушала его все внимательнее и внимательнее, в ее глазах появился интерес к жизни, она как будто очнулась ото сна, несколько раз кивнула Борису и даже один раз улыбнулась. Он видел цель, главную цель — уговорить.

Когда шасси зашуршали по взлетной полосе, от сердца у Бориса немного отлегло, но ситуация еще была далека от завершения.

— Трап подадут, но вокруг никого не будет, как вы и просили. — Стюардесса проглотила комок в горле и слегка закашлялась.

Хадижат неуверенно посмотрела на Бориса, тот утвердительно кивнул головой.

— Все правильно, — девушка опять посмотрела на него, — все мусульмане, кто находится в самолете, — идите. Я отпускаю вас, — громко сказала она.

Сначала все сидели молча, как вначале, а потом потихоньку, неуверенно начали вставать с кресел и исчезать в дверном проеме. Больше всех торопился к выходу здоровенный, курносый «ортодоксальный исламист», с копной светлых волос на голове и золотой цепью на шее в палец толщиной, на которой покачивался массивный крест.

Она вновь посмотрела на Бориса.

— И еще те, кто прилетел в Турцию, чтобы поклониться святыням ислама и в дальнейшем принять эту веру. Да, женщины и дети тоже свободны!

Через десять минут он огляделся по сторонам. На последнем сиденье спал молодой парень, его Борис приметил еще на аэродроме. Едва-едва того не сняли с рейса. Парень был пьян в дугу.

«Я летать боюсь», — заплетающимся языком говорил он.

Вот и сейчас он сладко спал, положив кулачок под голову.

«Счастливчик, — подумал Борис, — почему всегда везет пьяным и дуракам?»