Наш советский новояз

Обозначало оно, правда, не принадлежность к «партии Хрущева», как объясняла это Ахматова, а нечто совсем иное: так называлась малогабаритная квартира в типовом пятиэтажном доме. Такие дома в огромном количестве стали строиться в 50—60-х годах. Это была личная инициативам Н.С. Хрущева. Отсюда — и название, звучавшее не только на бытовом, разговорном уровне, но иной раз даже и по радио, и по телику:

Под окном твоей хрущевки,
Без обеда и ночевки
Жду тебя я неустанно,
Но в окне твоем темно…

«Хрущевка», стало быть, — это квартирка в пятиэтажном блочном доме без лифта. А сам такой дом народ-языкотворец тотчас же окрестил хрущобой, иронически соединив имя благодетеля с исконным русским словом «трущоба».

Повод для иронии, конечно, был. Но у вселившихся в эти самые «хрущобы» не меньше было оснований и для радости.

Андрей Амальрик, известный наш правозащитник, автор знаменитой в те годы книги «Доживет ли Советский Союз до 1984 года?», в своих «Записках диссидента», опубликованных на Западе, вспоминает.

В 1975 году А.Д. Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира. И на следующий же день после опубликования решения Норвежского стортинга в советских газетах стали публиковаться «письма трудящихся», в которых Нобелевская премия сравнивалась с знаменитыми Иудиными тридцатью сребрениками. А затем появилось и заявление семидесяти двух советских академиков, в котором присуждение премии Сахарову расценивалось как акция, носящая «недостойный и провокационный характер».

Прочитав это «заявление», Амальрик подумал, что хорошо было бы ответить на него неким «контрзаявлением», под которым поставили бы свои подписи пусть немногие, но действительно достойные, уважаемые люди, известные и у нас и на Западе.

С этой идеей он обратился к генералу Григоренко, скульптору Эрнсту Неизвестному, историку Рою Медведеву, а также к своим друзьям-писателям Владимиру Войновичу и Владимиру Корнилову. Все они охотно поставили свои подписи под этим амальриковским «контрзаявлением».

Но с одной подписью, в получении которой Андрей не сомневался, неожиданно вышла осечка:

► С Надеждой Яковлевной Мандельштам, вдовой поэта, я познакомился лет пятнадцать назад — у нее был вид серой мышки, которая незаметней хочет юркнуть в норку… Увидев ее в московской квартире, я просто не узнал ее — передо мной был генерал на белом коне, за эти годы на Западе вышли два тома ее воспоминаний, поставившие ее в ряд выдающихся русских писателей…

Надежда Яковлевна встретила меня любезно, долго мы говорили — о власти, о художниках, — проявляла она живой ум, но и пристрастность царицы маленького кружка. Подписывать заявление она не стала, сказав, что полностью согласна с ним, но просто боится. Провожая меня, она кивнула на дверь в прихожей: «Первый раз в жизни у меня отдельная уборная». После гибели мужа она скиталась всю жизнь по небольшим городам, проблему сортиров там я уже описал.

Проблеме российских сортиров Амальрик в своих «Записках» и в самом деле уделил довольно много места. Но я приведу только одну небольшую цитату: