Наш Современник, 2001 № 06

Станислав Куняев, понимающий проблемы без всякой скоморошины, просек этот балаганчик моментально. И отверг Высоцкого со всей яростью идейного борца, - отверг начисто и бесповоротно от имени того самого "народно-патриотического фронта", к которому Высоцкий, по всей своей "звукофизиономике", вроде бы должен принадлежать. Вот именно, вроде бы... Ну да в сторону идеологию и слышанные уже предположения, где был бы Высоцкий в октябре 93 года: на баррикадах с защитниками или на мосту, где аплодировали танковым залпам? По-моему, ни там и ни там, а разыграл бы спектакль якобы над схваткой: спел бы от имени продажного командира танка и погибшего юного защитника, а его поклонник-мещанин дивился бы "смелости".

Но я о другом - о московской авторской песне, антологию которой - без зашоренности и беспамятства - я пытаюсь сейчас составить. Вот и написанное ниже войдет в нее.

Так откуда же она, московская авторская песня? Кто ее предтечи, прародители, первые создатели, мастера жанра? Критик Лев Аннинский в своей книге "Барды" пишет о том, как увидел в газете траурную рамку и сообщение о смерти Александра Вертинского. "Кончилось его время, - подумал довольно (это опечатка или прямое кощунство? - А. Б.), впрочем, безучастно. Оставалось два года до первых записей Визбора. Три - до первых записей Анчарова и Окуджавы. Четыре - до первых записей Высоцкого.

И сорок лет - до времени, когда Александр Вертинский оказался перевоспринят - уже как провозвестник того неслыханного в официальной советской культуре явления, как авторская песня".

И многие, многие поклонники и даже теоретики этого не только русского жанра выстраивают такой же ряд: предтеча - Вертинский, а потом - перечисленные барды-шестидесятники. Кстати, для меня всегда было загадкой: почему барды, а не менестрели (что точнее) или мейстерзингеры (что еще точнее, но труднее в произношении)? Кельтское "бард" означает - странствующий певец, но предполагает исполнителя древнего эпоса. Менестрелями во Франции и Англии называли не только бродячих певцов, но и профессиональных поэтов, воспевающих дам сердца. А германские мейстерзингеры объединялись в профессиональные цеха, учили молодых писать стихи и петь их - ну, точно, как в СССР, когда создавались клубы КСП, а на фестивалях и до сих пор Александр Городницкий или Дмитрий Сухарев ведут так называемые мастерские.

Впрочем, все это - филологические тонкости, не лишенные, впрочем, смысла. Ведь на Руси бродячих певцов-поэтов называли самобытно - скоморохами. И совсем не обязательно они исполняли только скабрезные песни, что доказывает любимый Пушкиным сборник скоморошьих песен Кирши Данилова. В Малороссии странствующих исполнителей народных песен и дум называли лирниками, что, по-моему, является самым точным и по-славянски образным названием. Еще молодым я писал в песне: "Не лириком хочу быть - просто лирником, дорогой утолять свою печаль..."

Итак, кто же они, первые лирники, творившие задолго до Вертинского, кто приближал безликую песенную лирику к личностной исповеди сердца? Мы не будем углубляться в седые времена и напоминать доказанное: "Слово о полку Игореве" исполнялось как ритмизированная поэма-песня под гусли, а ведь безвестный автор опирался на такой же опыт и дар легендарного Бояна. На Москве одним из первых известных авторов стихов и музыки был в XVI веке... Иван Грозный. На стихираре песнопений начертано: "Творения Царя Иоанна, деспота Московского". Тогда слово "деспот" переводилось без эмоциональной окраски - властелин.

Обратимся к авторской отечественной поэзии, которая прокладывала путь от безымянной народной песни к авторской поющейся лирике. Пожалуй, первым тут всплывает имя Александра Сумарокова, который писал стихи для народных зрелищ, представлений. Песня "Хор сатир" обличала пьянство и для убедительности исполнялась хором, в который были привлечены московские фабричные. Они-то и унесли ее в простонародную среду.

Но, пожалуй, первым, кто создал истинно популярную, любимую во всех слоях и повсеместно исполняемую песню, был преподаватель Московского университета Алексей Мерзляков, создатель "Песни" ("Среди долины ровныя..."). На эти стихи писали музыку несколько композиторов, но в основе устоявшегося мотива, что свойственно и многим "бардовским" песням, лежала уже известная мелодия ныне забытого Козловского "Лети к моей любезной", поэтому авторство приписывалось только Мерзлякову. Он и сам напевал ее в дружеском кругу. Драма большого знатока и любителя песен Островского "Гроза" начинается со строки "Среди долины ровныя", которую поет мещанин-самоучка Кулигин.