Наш Современник, 2001 № 06

У Бориса была сложная судьба. Офицеру, кавалеристу, ему не повезло с вышестоящим командиром, свалившим на подчиненного собственные промахи, за что последний был понижен в звании до младшего командира. Развитой, умный Борис больше молчал, храня, как думалось, какую-то тайну.

Однажды после ужина, когда палату наводнили потемки (электричества в госпитале не было), мы лежали рядом на койках, провожая взглядами поезд, уходящий вдаль. Состава не было видно. Черноту прокалывал лишь свет фонаря последнего вагона.

- Ни единой весточки не получил я из дома, - произнес Борис, - хотя освободили их, наши места... - и добавил с приглушенным вздохом: - Я был ведь женат. Красивая она, Ольга, у меня.

Дня три спустя после разговора худенькая Мария Васильевна, прежде чем начать обход, приблизилась к Борису.

- Вам, Шевченко, надо бы сплясать, - сказала врач, извлекая из карманчика халата скромный треугольничек.

Здоровая рука воина потянулась к письму, но будто в раздумье задержалась. Зачем снова потянулась, зажав его подрагивающими пальцами.

Бросая украдкой взоры на дружка, я после отмечал, как с каждым последующим днем лицо того чернело. Но не приставал с вопросами. Беду, если пришла, не вышибешь и клином. Бедой надо переболеть.

Однажды в солнечное утро с шумом распахнулась дверь, и черноволосый, с ребенка, еврейчик из соседней палаты заорал:

- Все, бгатва, дгыхнете? Наши ворвалис в Киев! - и, застенчиво улыбнувшись, спросил: - Как вы думаете, мой киоск на Крещатике уцелел?

- А ну, браво-ребятушки, залпом ур-ра-а! - вскакивая на койку, подхватил недавний партизан Николай. И полусонных еще, больных людей охватило невиданное ликование. А когда оно поугасло, ободрил еврейчика: - Да ты, если что, не горюй! Есть среди нас и столяры, и плотники. Новую, так уж и быть, торговую точку отгрохаем! - и добавил, повертываясь к Борису: - Закатили бы вы нам, кобзарь, концерт в честь победы российского воинства! Билеты распроданы.

По поводу билетов сказано было в шутку. Что же касается концерта... Несколько недель уже выходили мы перед сном на пустынную школьную площадку, где запасная лестница соединяла два этажа. Выходили петь. Пел, точнее, он. Я - вторил.

Нигде в других местах, как до этого, так и потом не попадались мне помещения с таким редкостным, как там, резонансом. Так что тенорок Бориса звучал необыкновенно душевно. Вернее сказать, лился, проистекал легко, переходя на любые тона, проникая, как рассказывали, в отдаленные уголки довольно объемного, пахнущего смолой здания. И все в этом здании, даже стоны, слушая его, замолкали. Особенно хорошо это было заметно в моменты, когда подбиралась очередная песня.

Дня за два - за три до упомянутого события с украинской столицей мы опять вглядывались во тьму, поджидая "свой" поезд. Но рубинового огонька все не было, должно потому, что в природе творилось что-то невероятное. То ли дождь сек землю, то ли вихрила преждевременная пурга-мешанина из мокрого снега.

- Вот и на душе у меня так, - обронил товарищ, запнувшись. - Умыкнул какой-то фрицевский офицер мою красотку...

Я понял: хотя дружку тяжело, очень тяжело, миновал все же кризис.

А концерт тогда состоялся. Молодость как-никак свое брала. К тому же не мог Борис пренебречь просьбой таких же, как он сам. Только песни звучали другие. Про турецкую княжну. Про Галю, которую упрашивали поехать с собой казаки.

Незадолго до нового 1944 года мы были вызваны на комиссию, решившую нас обоих, что называется, списать. Но товарищ не согласился с ней, принявшись упрашивать врачей направить в действующую армию, хотя был ранен серьезно, совершенно одинаково со мной. Не хотел ехать он в родные края. Не было у него никого теперь там. Отравлено было вконец, похищено прошлое счастье.

Так я оказался на Рязанщине, куда от дружка шли частые обстоятельные весточки, оборвавшиеся месяца через три...

Люди, немногочисленные теперь уже мои сверстники! Может, кто-нибудь встречался еще после Фаленок с моим другом Борисом? Сообщите об этом, пожалуйста, мне. Я серьезно убежден: каждый живший и живущий на земле оставляет на ней след.

* * *

В. М. Краснуха, 1942 г.

Дети и внуки, потомки Веры Михайловны! Мы публикуем фотографию и письмо вашей матери и бабушки, чтобы вы всегда помнили о героическом прошлом наших замечательных женщин!

* * *

Вспоминает Александр Семенович Шкатов - рядовой Великой Отечественной войны, 113-го Отдельного разведывательного артдивизиона 1-го Украинского фронта, после - выпускник МВТУ имени Баумана, инженер-лейтенант, ныне - пенсионер, член клуба ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов Ленинского района города Тюмени.

Последний залп

Берлин был взят, немцы сопротивлялись лишь в районе рейхсканцелярии.