Наш Современник, 2001 № 06

Наш поезд остановился прямо посреди поля. Кое-где у дороги росли мелкие кусты. Все повылазили из вагонов, подальше от путей разводить костры, устанавливали рогульки и стали варить пищу, которая состояла в основном из каши и картошки. Картина - как цыганский табор. Даже дети вылезли из вагонов и крутились тут же, около костров. Это была желанная остановка. На станциях разводить костры не разрешалось, и горячей пищей служил только кипяток. Вдруг наш паровоз дал длинный гудок, и поезд тронулся. Все стали опрокидывать котелки с водой, а то и с варевом, прямо в костер и побежали к поезду. Мама вылила из котелка воду в костер, подхватила меня, и мы побежали к поезду. Около вагонов торопливость и толкотня, но без суеты. На ходу подсаживали женщин, подавали детей. Машинист, конечно, видел всю эту суматоху, ехал очень медленно, чтобы все успели сесть. Никого, конечно, в поле не оставили.

В деревне Тушна Сенгелеевского района Ульяновской области нам, эвакуированным, дали название "выковырянные". Да, велик и могуч русский язык. "Выковырянные" тут больше соответствует истине, - именно как беженцы. Эвакуироваться нам до начала войны не дали, а уехали мы потому, что нас выгнали немцы - выковыряли. Поселили нас, все пять семей, в одном большом доме, почти на краю села. Он был до нас заколочен досками и когда-то принадлежал семье деревенского кулака. Двор был растащен, остался один дырявый сарай.

Для начала нас, по какой-то директиве, снабдили за счет местного колхоза крупой, мукой, картофелем, дровами. Грудному брату нужно было молоко, и мама меняла белье на молоко у деревенских жителей - простыню за двадцать литров молока. Каждое утро я ходил и приносил строго по одному литру. Женщины работали в колхозе, и, как всем, им платили по трудодням. Нам на всех выделили один огород. Первый год прожили в этом доме, а весной всех расселили по отдельным домам. В этой деревне мы прожили три года и делили одну судьбу с местным народом. Но это уже другой, во многом своеобразный отрезок жизни.

Через три года мама и остальные эвакуированные женщины поддались на уговоры вербовщика, завербовались на Уральский автомобильный завод и уехали в город Миасс Челябинской области, где я и живу до сих пор.

(Продолжение следует)

С.Куняев • Поэзия. Судьба. Россия (продолжение) (Наш современник N6 2001)

Станислав КУНЯЕВ

Поэзия. Судьба. Россия

"Себя губя, себе противореча..."

или "Все включено"

Турецкая Анталия встретила нас с женой горячим песком, нежным рокотом Средиземного моря и лающей немецкой речью, которая звучала всюду - на пляже, в сауне, в ресторане. Я сразу вспомнил, что писал Осип Мандельштам о немецкой речи:

Себя губя, себе противореча,

Как моль летит на огонек полночный.

Немки были, как и положено им, крупными и мясистыми, а в немцах при желании можно было увидеть выродившихся потомков древних тевтонов, либо сподвижников Мартина Лютера, либо даже сыновей прославленных асов из люфтваффе. Гуляя по песчаным дорожкам, они трясли грузными животами, их плечи и груди были разукрашены татуажем - временными фальшивыми татуировками, изображавшими то каких-то хищных птиц, то чертей и другую устрашающую нечистую силу. Ходили немцы надменно и даже спесиво, но было видно, что у многих из них одышка, у кого-то больные коленные суставы, у кого-то пальцы, скрюченные отложением солей. Их лица с тяжелыми подбородками были разукрашены багровыми, а то и синими склеротическими прожилками, видимо, от неумеренного потребления пива.

Кстати, о пиве. Его, а также другие местные напитки в нашем клубном отеле наливали даром. Впрочем, может быть, и не даром, поскольку называлась эта услуга в переводе на русский язык очень завлекающе: "все включено". Вроде бы, поскольку все оплачено, пей с утра до вечера, цеди из бочонков вино, подставляй бармену стакан под янтарную пивную струю, показывай пальцем на бутылки с местным коньяком... Все включено!

От курортной скуки и ежедневного наблюдения за немцами я быстро заскучал и вспомнил, что прихватил с собой из России жуткую и знаменитую книгу, о которой много слышал всю жизнь, но так и не удосужился прочитать до сей поры. Она лежала у меня в чемодане, на самом дне, старательно завернутая в спортивные штаны, и называлась "Майн кампф"...