Наш Современник, 2002 № 11

— Зачем откладывать? — изумился Горбачев. — Посиди пару дней на ближней, поработай, а там подъезжай ко мне на юга с готовым материалом. Поговорим, обсудим. Заодно и отдохнешь, покупаешься. Договорились? Ну и добро. — Трубка, не ожидая ответа, щелкнула. Разговор был окончен.

Тыковлев перевел дух. Здорово получилось. Генеральный поручил ему отделать свою речь на Верховном Совете. Не кому-либо из помощников, не Зимянину, не Лигачеву, а ему — Тыковлеву. Дурак, кто не соображает, что это значит, какие перспективы открываются. Институтская отсидка, похоже, заканчи­вается. Скоро позовут наверх. Позовут, конечно, если сумеешь понравиться. Надо постараться. Он бы не позвонил, если бы у ребят на ближней даче получалось. Видать, не выходит. Значит, перво-наперво надо, приехавши туда, все раскритиковать, а потом переписать заново. Только что написать-то? Похоже, Генеральный сам не знает. Новые идеи, подходы, но вместе с тем осторожно, а то перепугаем прежде времени кого не надо. В общем, видать, ясности нет. Хочет что-то изобразить, а не знает, как и что. Объявил, что будет перестройка. Теперь после “а” надо говорить “б”. Одной болтовней не обойдешься. Вот и решил попросить помощи. А у кого ее в нашем Политбюро попросишь? Все старики без столичного образования. Кто экономический факультет когда-то кончил, кто в промтехникуме учился. Провинциалы. За границей не были, ничего не видели, всего боятся. Гладко говорить и то не умеют. Все по бумажке. Да и сам-то Горбачев кто? Ставропольский секретарь. Тоже мне центр цивилизации! Заочный сельхозинститут. В МГУ, правда, учился, но плохо, говорят, никто его как студента не помнит. В гору шел, потому что цековских курортников в Кисловодске самозабвенно окучивал. И вот сложилось же, в конце концов, что вылез на самый верх. Из-за скудости в людях вылез. Знает, что сидит непрочно. Будет сидеть сложа руки, быстро прогонят. Надо срочно выстраивать образ лидера, формировать свою команду. Вот и пытается. Перестройку придумал. Правда, сам не знает, с чем ее едят. Но сообразил, к кому за поддержкой обратиться.

Тыковлев почувствовал в этот момент внутреннее удовлетворение. Поняли они там на Старой площади наконец, с кем имеют дело. Академик, доктор наук, тридцать лет стажа на партийных должностях, опыт посла, знакомства за бугром, иностранные языки. С языками, правда, не очень. Ну, да не им судить. Он не чета серым мышам из ЦК и всякой обкомовской пьяни из комсомольских работников. Так что зря они его пытаются задешево купить: пойди, мол, напиши Генеральному речь, товарищ ученый. На то мы тебя и академиком сделали. А мы тебе спасибо скажем. Нет, шалишь! Речь, конечно, напишу. Но не о речи идет сейчас речь. Генеральному нужна помощь, а то скоро достукается, и вы вместе с ним. Король голый! Поможем. Ему нужны идеи и мысли. Дадим. А уважаемые коллеги из ЦК, которые с работы Тыковлева снимали, пусть теперь подвинутся. Не можешь сам, дай дорогу другим.

— А смотри-ка, эти черти на Западе все же здорово обстановку у нас чувствуют, — улыбнулся сам себе Тыковлев. — Бойерман как в воду глядел, когда говорил: надеюсь, вы привнесете новое содержание в советскую политику. Надо будет рассказать Генеральному о предложении насчет доверительного канала. Если он согласится, тогда всем завистникам из ЦК и доблестному КГБ крышка. Никто вякать не станет. Но об этом попозже, там, на юге. Сейчас важно сделать речь. Побольше многозначительных мест, поменьше конкретики и твердая уверенность в социалистическом светлом будущем. А там видно будет.

Тыковлев улыбнулся, радостно потер руки и вызвал машину. Приятно было сознавать себя умнее, хитрее и лучше других.

*   *   *

Море было серовато-мутным с мелкой рябью. Дул свежий ветерок, начинало темнеть. Раскачивались верхушки реликтовых сосен, назойливо гудели комары, которые то и дело садились Тыковлеву на лысину. Татьяна заботливо хлопала его ладошкой по голове, чем очень веселила Раису Максимовну.

На променаде было немноголюдно. Слева светился полупустой бар, откуда неслась магнитофонная музыка. Перед баром бесцельно околачивалась стайка молодых грузин в черных пиджаках и белых рубашках. Неподалеку стоял подержанный старенький “Опель”, из которого выглядывали еще несколько стандартных усатых грузинских лиц. Аборигены искали женской компании, окликая проходивших мимо отдыхающих:

— Дэвушка, нэ хотите проехаться в Гагры? — спрашивал водитель “Опеля”.

— Разрешите вас пригласить на дачу на шашлыки, — галантно обращался не­мото­ризованный усач.

— Да кто же с ними решится пойти? — тоном строгой школьной учительницы утвер­дительно вопрошала Раиса Максимовна. — Неужели такая дурочка найдется?

—  Найдется, найдется, — улыбнулся Тыковлев. — Вот только потемнее станет. Куда тут вечером деваться? Скучно. У наших кавалеров с деньгами туго. А у этих деньги есть. Многие из них весь курортный сезон вокруг санаториев крутятся. Южный темперамент, знаете. Встает и засыпает с мыслью о женщине. Говорят, у них вместо головы другой орган, им они и думают.