Наш Современник, 2002 № 11

— Ну, хаксу, так хаксу. Только сначала пройдемся. Осень-то какая. Смотри, все деревья в золоте. Женам чего-нибудь в подарок купим.

— Как же, тут купишь, — возразил торгпред. — Вы, кстати, анекдот последний про эту их Кё слышали? Нет? Значит, идут по Кё Коль с Геншером и на витрины любуются. Коль останавливается и говорит: “Смотри, Ханс Дитрих, вполне приличное пальто и всего три тысячи. Я его сейчас своей Ханнелоре куплю”. Геншер пригляделся и отвечает: “Не, пойдем дальше. Это не магазин, а химчистка”.

—  Похоже на правду, — вежливо засмеялся Андрей. — Цены тут, конечно, ломовые. Как вы, Владимир Николаевич, Тыковлева находите? Говорят, становится душой перестройки. Его слушать надо, чтобы понять, куда будет грести Горбачев дальше. Я, правда, читаю, читаю, но до конца не пойму. Смело говорит, образы яркие... Нити, правда, не вижу. Чего-то не улавливаю.

— Боюсь, что и здешние товарищи тоже не уловили, — недружелюбно ответил торгпред. — Не понравился он партийному съезду. Говорил про что-то, а к их делам все это никак не пришьешь. Им за место в политической жизни страны бороться надо, жмут на них со всех сторон, а он мутную философию разводит и ни на один вопрос отвечать не хочет. Или не может. Черт его, колченогого, поймет. Я, впрочем, и от того, что он в Союзе делает, не  в восторге. Нельзя скрестить социализм с капитализмом. Несовместимые это вещи. Они это здесь отлично понимают и никакого скрещивания делать не будут. Нам эту радость предостав­ляют. Все у нас в результате развалится. Поверьте, так все и будет. Я, наверное, устарел. На пенсию идти пора. Но то, что сейчас начинается, это уже не реформа. Это конец всему — партии, стране, нашей экономике. Это преступление.

— Не горячитесь, Владимир Николаевич, — прервал торгпреда Андрей. — Не все так уж плохо, хотя трудности с каждым днем нарастают. Но это, наверное,  естественно.  Не  останавливаться  же  нам  на  полпути,  не возвращаться же назад. Это, кстати, и немецкие товарищи тоже понимают. Их председатель Мис все время повторяет: “Сжать зубы и вперед! Только не отступать. Наступил решающий этап соревнования между социализмом и капитализмом. Мы его обязаны выиграть”.

— Да это он со страху говорит, — скривился торгпред. — Боится, глазам своим не верит, что у нас и в ГДР творится. Сам себя подбадривает.

—  Ну, глядите вот, — возразил Андрей, указывая пальцем на витрину ювелирного магазина. — Сережки с рубиновыми звездами и серпом и молотом. Вон наши часы с Кремлем. Сейчас они входят в моду — большие цифры, большой циферблат. Вон рядом в соседней витрине портрет Горбачева. В газетах на первых страницах опять наш Генсек и перестройка. Когда такое было? Это ведь все в самом сердце империалистической Западной Германии, на их Кё, где пальто-то почистить, как вы только что смеялись, меньше чем за три тысячи невозможно. Значит, наступаем мы. Значит, Рейгана скоро без штанов оставим. Он от наших предложений по разрядке и разоружению едва отбивается. А интерес какой у немецких деловых кругов к сотрудничеству с нами! Ведь отбою нет...

— Не верьте, — коротко бросил торгпред. — Заманивают. Подхваливают, чтобы еще больше затравить в это болото. Дома-то что делается! Аль не знаете?

— Ну, так дома и меры принимать надо, — обозлился Андрей. — Кто мешает? А на внешнем фронте мы, безусловно, выигрываем. Вот приедет будущим летом сюда Горбачев, увидите, что будет.

—  Я к тому времени лучше на пенсию уйду, — сухо возразил торгпред. — Наверное, я не понимаю. Вам, молодым, виднее. Но будьте осторожны, не обольщайтесь. В ваших руках огромная страна. Да что там страна. Третья часть человечества с нами связана, от нас зависит. Миллиарды людей, их судьбы, их благополучие...

Потом мирно пили пиво, жевали телячью запеченную ногу, говорили о рыбалке в будущее воскресенье, о подготовке партактива на тему о создании смешанных советско-западногерманских фирм. Но чувство беспокойства и дискомфорта не покидало Андрея.