Читаем Наш Современник, 2002 № 12 полностью

Впервые я разговаривал с Львом Николаевичем в 1974 году. Моя тогдашняя приятельница, Нэлли Максимовна Иванникова, которая занималась творчеством Николая Степановича Гумилева, по телефону договорилась со Львом Николаевичем о встрече и сказала, что возьмет с собой для храбрости “ординарца”. Лев Николаевич назначил аудиенцию не у себя дома, а в аудитории географического факультета, который находился неподалеку от Смольного. Я был таким стеснительным, что не вошел в аудиторию вместе с Нэлей, а прождал весь их разговор за дверьми. Только когда Лев Николаевич вышел и пошел на остановку автобуса, я по пути задал ему несколько вопросов, не отличавшихся, впрочем, оригинальностью. Со мной он вел себя учтиво, но отчужденно, а с Нэлей был откровенен и даже вспоминал те стихи, которые читал ему отец, когда он, четырехлетний, сидел у него на коленях.

В 1981 году я поехал в Бежецк по приглашению местного отдела культуры, дабы принять участие в создании мемориального музея Анны Ахматовой в селе Градницы, где в бывшем усадебном доме Гумилевых находилась тогда восьмилетняя школа. Чтобы зарабатывать на жизнь, я устроился учительствовать в этой школе, а на зимних каникулах приехал в Ленинград и пришел в гости к Льву Николаевичу. Он жил тогда уже на Большой Московской, но еще в коммунальной квартире. Наталья Викторовна приняла меня радушно, накормила гречневой кашей с печенкой. Было 7 января 1982 года — Рождество. Радио на кухне, где мы обедали, было включено, и в этот день, как будто по заказу, повторили мою радиопередачу о поэзии Анны Ахматовой, сделанную на Ленинградском радио еще в 1979 году. Я с большой опаской ждал, как отнесется Лев Николаевич к первой разрешенной передаче о его матери. Он делал отдельные замечания по ходу прослушивания: одобрительно вспомнил Ольгу Берггольц (“Ну, эта хоть водку с мамой пила, но польза от нее все же была”), с раздражением отозвался о Лукницком (“А этот вообще был майором КГБ при моей матушке!”), но в целом о передаче не сказал ни хорошего, ни плохого. В то рождественское воскресенье настроение у него было благодушное. Возможно, отчасти это было связано и с моим приездом. Ведь я для него был вестником из тех краев, где прошло его детство и отрочество. Он с видимым удовольствием рассматривал привезенные мной фотографии: виды слепневского дома, хоть и перенесенного в другое место, но сохранившегося почти что в первозданном виде, бежецких улиц и церквей. О Бежецке он говорил, что в те годы это был красивый и чистый город, весь заросший яблонями (“Они все вымерзли в лютую зиму 48 года”), о бабушке Анне Ивановне, что с ней ему было интереснее, чем со своими сверстниками. С нежностью смотрел Лев Николаевич на привезенные мной засушенные листочки с деревьев слепневского парка. Когда я сказал, что в будущем музее обязательно должен быть уголок, посвященный его, Льва Николаевича Гумилева, научной деятельности, он только прихмыкнул скептически, но не стал мне возражать. На своей книге — “Старобурятская живопись” он сделал надпись “Для Дома-музея моей родной земли”, а на первом томе ротапринтного трехтомника “Этногенез и биосфера Земли” надписал: “Дорогому Михаилу Михайловичу Кралину на добрую память”. Мы заговорили о его научной деятельности и, в частности, о том, что в Париже недавно состоялся научный симпозиум по тем проблемам, которые затронуты в его главном научном труде. Я задал наивный вопрос, почему он не принял участия в этом симпозиуме, на что Лев Николаевич ответил: “Ну что вы, меня даже в Монголию не выпускают!” Сказал, что хочет написать книгу о Христе, отстаивая его арамейское проис­хождение.

После того как в Калининский обком поступила “телега” о том, что я создаю “при попустительстве местных властей антисоветский музей Гумилева”, всякая возможность дальнейшей музейной работы в Градницах была для меня закрыта и мне пришлось, несолоно хлебавши, вернуться в Ленинград, я, кажется, не встречался с Л. Н. Гумилевым до 1988 года. В это время я стал научным сотрудником музея Ф. М. Достоевского, на основе которого начинался будущий музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Поскольку Лев Николаевич жил совсем рядом с Кузнечным переулком, он довольно часто заглядывал в музей Достоевского. Создание музея Ахматовой шло в бешеном темпе. Помимо сбора материалов немалую сложность представляло утверждение научной концепции будущего музея. С самого начала наш небольшой музейный коллектив испытывал давление со стороны клана Пуниных, пытавшихся склонить общественное мнение города к идее создания мемориального музея русского авангарда, крестным отцом которого объявлялся, естественно, Николай Николаевич Пунин, а Ахматова играла при нем двусмысленную роль “бедной родственницы”, по хлесткому определению Михаила Кузмина. Нам же хотелось создать музей поэта Серебряного века Анны Ахматовой, воплотив в музейной экспозиции всю ее сложную и мучительную биографию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наш современник, 2002

Похожие книги

Гордиться, а не каяться!
Гордиться, а не каяться!

Новый проект от автора бестселлера «Настольная книга сталиниста». Ошеломляющие открытия ведущего исследователя Сталинской эпохи, который, один из немногих, получил доступ к засекреченным архивным фондам Сталина, Ежова и Берии. Сенсационная версия ключевых событий XX века, основанная не на грязных антисоветских мифах, а на изучении подлинных документов.Почему Сталин в отличие от нынешних временщиков не нуждался в «партии власти» и фактически объявил войну партократам? Существовал ли в реальности заговор Тухачевского? Кто променял нефть на Родину? Какую войну проиграл СССР? Почему в ожесточенной борьбе за власть, разгоревшейся в последние годы жизни Сталина и сразу после его смерти, победили не те, кого сам он хотел видеть во главе страны после себя, а самозваные лже-«наследники», втайне ненавидевшие сталинизм и предавшие дело и память Вождя при первой возможности? И есть ли основания подозревать «ближний круг» Сталина в его убийстве?Отвечая на самые сложные и спорные вопросы отечественной истории, эта книга убедительно доказывает: что бы там ни врали враги народа, подлинная история СССР дает повод не для самобичеваний и осуждения, а для благодарности — оглядываясь назад, на великую Сталинскую эпоху, мы должны гордиться, а не каяться!

Юрий Николаевич Жуков

Публицистика / История / Политика / Образование и наука / Документальное
Этика Михаила Булгакова
Этика Михаила Булгакова

Книга Александра Зеркалова посвящена этическим установкам в творчестве Булгакова, которые рассматриваются в свете литературных, политических и бытовых реалий 1937 года, когда шла работа над последней редакцией «Мастера и Маргариты».«После гекатомб 1937 года все советские писатели, в сущности, писали один общий роман: в этическом плане их произведения неразличимо походили друг на друга. Роман Булгакова – удивительное исключение», – пишет Зеркалов. По Зеркалову, булгаковский «роман о дьяволе» – это своеобразная шарада, отгадки к которой находятся как в социальном контексте 30-х годов прошлого века, так и в литературных источниках знаменитого произведения. Поэтому значительное внимание уделено сравнительному анализу «Мастера и Маргариты» и его источников – прежде всего, «Фауста» Гете. Книга Александра Зеркалова строго научна. Обширная эрудиция позволяет автору свободно ориентироваться в исторических и теологических трудах, изданных в разных странах. В то же время книга написана доступным языком и рассчитана на широкий круг читателей.

Александр Исаакович Мирер

Публицистика / Документальное