Наш Современник, 2004 № 02

В этом последнем обстоятельстве заключалась и новая цель погромов: они стали поводом для создания еврейством вооруженных групп “еврейской самообороны”, которые финансировались еврейским капиталом, в том числе заграничным (это признает “Encyclopaedia Judaica” в статье о Я. Шиффе*****). Отряды “еврейской самообороны” устраивали целые сражения с безоружными толпами “громил”, жертвы среди которых в несколько раз превосходили число жертв погромов (свидетельства еврейских авторов об этом собраны В. В. Кожи­но­вым******). Разумеется, евреи вновь обвинили в организации погромов царскую власть — сегодня это можно прочесть во всех западных школьных учебниках, — хотя повторим: власть не могла быть заинтересована в анархи­ческих беспорядках и строго наказывала их зачинщиков.

В конечном счете, погромы оказались удобным поводом для обвинения православной монархии в антисемитизме, чтобы мобилизовать против нее еврейство и демократов во всем мире. Вот почему русское слово “погром” вошло во все языки, хотя число еврейских жертв в тех погромах (несколько сот человек) было ничтожно по сравнению с числом жертв еврейских погромов в Западной Европе в прошлом (погромы сопровождали евреев во все времена и во всех странах, порою их изгоняли в полном составе; таких гонений на евреев в России не было). Далее мы приведем примеры, сколь важную роль в сокрушении православной России сыграло международное еврейство.

Разумеется, погромы сыграли большую роль и в привлечении на сторону “гонимого еврейства” симпатий части русской интеллигенции. Их общей заботой становится борьба за равноправие евреев через соответствующее изменение атмосферы в российском обществе, что вполне удавалось благо­даря доминировавшей еврейской печати. Так уже не крестьянский, а еврейский вопрос стал лакмусовой бумажкой для проверки совести русской интелли­генции, превратившись в “обязательную для прогрессивно мыслящего чело­века юдофильскую повинность в русском обществе” ******* (выражение И. Бикер­мана).

Поскольку эта повинность была необходима для общественного и литературного признания (то есть признания “прогрессивной” печатью), ей последовало немало известных писателей (Л. Андреев, М. Горький, В. Коро­ленко; евреи предлагали и Л. Толстому написать роман, вызывающий симпатии к евреям, но он ограничился лишь статьями). Все это внесло в русскую журналистику “припадочную истеричность и пристрастность”, что, не выдержав, с возмущением отмечал А. И. Куприн в письме Ф. Д. Батюшкову от 18 марта 1909 года: “Писали бы вы, паразиты, на своем говенном жаргоне и читали бы сами себе вслух свои вопли. И оставили бы совсем-совсем русскую литературу...”*.

 

“Орден русской интеллигенции”, Дума и Церковь

 

Так, эти активные “русские интеллигенты нерусского направления” (определение историка Д. И. Иловайского) вместе с еврейством создали доминирующую в обществе “прогрессивную” среду — так называемый “Орден русской интеллигенции” , который (по более позднему выражению одного из его прозревших представителей, Г. П. Федотова) отличался “идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей”. Вместо того чтобы помогать правительству лечить болезни общества, “орден” стремился их обострять с целью свержения самодержавия любой ценой ради достижения “народного счастья” — это и объединяло всех членов “ордена”, которые могли сильно различаться по взглядам, — от террориста Савинкова до “попа Гапона”.

Используя свои обычные приемы — игру на гордыне соблазняемых и подмену главной истины второстепенными, — сатана увлекает этих “интелли­гентов” на провозглашение самих себя особо умной частью народа (это видно уже в их самоназвании, которое в переводе на русский означает: умники) и на жертвенное служение их гордого ума ложной цели. Вместо личной нравственности и христианского подвижничества в этой среде культивировался героический активизм с самолюбованием и стяжанием общественного при­знания. Вместо ответственного реализма — утопичный фанатизм вплоть до пожертвования не только своими, но и чужими жизнями в духе “нам все позволено”. Православие отвергалось как “средство эксплуатации”, в ранг же новой религии возводился утилитарный морализм “для народного счастья”. Но абсолютизация борьбы вела лишь к разрушениям того, что народ уже имел...

Банкротство этих интеллигентских идей на примере “первой революции” 1905 года было проанализировано бывшими марксистами в знаменитом сборнике “Вехи” (1909). Сборник вызвал большой шум, но как предосте­режение он был воспринят лишь немногими в “ордене”. Ленин по-своему оценил “Вехи”, назвав их “энциклопедией либерального ренегатства”...

О событиях 1905 года Иловайский писал: